– А мало женщин умирает при родах?! Сколько юных девушек отнесли на кладбище?!
– Прекрати на меня кричать! В Ассенделфте тоже случались похороны.
– Петронелла…
– Моя мать про него знала? Да или нет?
Марин смолкает.
– Думаю, что нет. Тем не менее она считала, что ты девушка с богатым воображением – сильная и способная, – и что город пойдет тебе на пользу. «Нелла приспособится, – писала она. – Ассенделфт слишком мал для такого ума, как у нее». И я с радостью в это поверила…
– Пусть так. Но ты не имела права решать сама! Ты лишила меня возможности быть настоящей женщиной!
От усмешки Марин у Неллы мороз идет по коже.
– Что ты хочешь сказать? Что такое настоящая женщина?
– Настоящая женщина выходит замуж, рожает детей…
– Тогда кто я? Ненастоящая?
– Мы обе ненастоящие.
Марин вздыхает, потирая лоб.
– Прости, я не хотела выходить из себя. Сорвалась.
После такого искреннего признания на время воцаряется мир.
– В этом городе, Нелла, слова – вода. Одна капля нас потопит, – тяжело вздыхает Марин.
– Вы с Йоханнесом принесли в жертву мое будущее, потому что в опасности ваше собственное?
Марин закрывает глаза.
– Этот брак тебе полезен, разве не так?
– В Ассенделфте я бы, по крайней мере, не утонула.
– Ты и так жила там словно под водой. Несколько коров, сквозняки, гуляющие по дому, и скука. Я думала, брак станет для тебя… приключением.
– По-моему, ты говорила, что у женщин приключений не бывает, – огрызается Нелла, и тут же в голову приходит мысль о миниатюристке с Калверстрат. – Мы в беде, Марин? Почему нам так нужен сахар? Йоханнес не стал бы им заниматься, если бы не крайняя необходимость.
– Врагов надо держать на виду.
– Я думала, Агнес Мерманс твоя подруга.
– Доход от сахара нас обезопасит. – Марин отворачивается к окну. – Бог, при всем Его могуществе, помогает не всегда, особенно в Амстердаме.
– От тебя ли слышу! Ты, такая набожная…
– Моя вера не имеет отношения к моим возможностям. Мы не бедные, но этот сахар – дамба против поднимающейся воды. Ты тоже нас защищаешь, Петронелла.
– Я? Защищаю?
– Конечно. И поверь, мы благодарны.
От этого неуклюжего проявления чувств сердце Неллы поет в груди. Она растет в собственных глазах и, не желая показать, как ей приятно, притворяется, что рассматривает замысловатые узоры на покрывале.
– Что будет, если Агнес и Франс узнают про Йоханнеса?
– Я надеюсь, они проявят милосердие. – Марин берет стул. – Однако подозреваю, что будет иначе…
В тяжелой тишине Марин медленно, точно подкошенная, садится, бессильно роняя руки.
– Знаешь, что делают с такими, как мой брат? Топят. Благочестивые магистраты надевают им на шею камень и сталкивают в море. – По телу Марин пробегает волна отчаяния. – Но даже если потом они вытащат Йоханнеса и вскроют ему грудь – все равно не найдут того, что хотят!
– Почему?
По бледным щекам Марин катятся слезы. Она прижимает руку к сердцу, силясь унять горе.
– Потому что, Петронелла, это часть его души. Часть души, которую не вырвать!
Решения
Час спустя Нелла открывает дверь, держа в руке клетку с Пибо. Тонкий луч солнца пробивается сквозь окно на лестничной клетке, окрашивая стену в лимонный цвет. Из крошечной комнаты Марин, то усиливаясь, то стихая, доносятся приглушенные голоса. Поставив клетку на верхнюю ступеньку, Нелла крадется по коридору.
– Держись от него подальше! Страшно подумать, чем это может обернуться… Просто невыносимо!
– У него никого нет, Марин.
– Ты его недооцениваешь, – устало отвечает золовка. – Он продаст, не моргнув глазом.
– Ты всегда предполагаешь самое худшее.
– Я не слепая, Йоханнес. Он по капле выпустит из нас всю кровь. Сколько ты дал ему на сей раз?
– Он сторожит сахар и честно заработал вознаграждение. По крайней мере, не будет больше разносить заказы и являться сюда…
Нелла слушает ритм воцарившейся тишины.
– Как же ты слеп! – говорит наконец Марин, сдерживая ярость. – Почему на складе безопаснее, чем дома? У нашей семьи не должно быть с ним никаких дел. Что, если Петронелла скажет матери? Или бургомистрам?
– У Неллы есть сердце…
– …о существовании которого ты не вспоминаешь!
– Неправда! Я купил кукольный дом, платья, взял ее на прием. Что еще?
– Ты знаешь что!
Наступает долгая пауза.
– Я полагаю, – говорит Йоханнес, – она и есть недостающее звено в нашей головоломке.
– Звено, которое ты вот-вот потеряешь. Боже, что ты натворил! Как можно быть таким равнодушным?
– Я? От твоего лицемерия дух захватывает, Марин. Я еще в августе предупреждал тебя, что не могу…
– А я предупреждала, что если не порвешь с Джеком, произойдет катастрофа.