Миниатюрист

Ее учили, что содомия – преступление против природы. В этом отношении между проповедником в Амстердаме и священником ее детства мало разницы. Но правильно ли убивать человека за то, что есть неотъемлемая часть его души? Если Марин права и это не изменить, к чему страдания?.. Нелла отхлебывает горячее вино, и вкус пряностей прогоняет ужасный образ Йоханнеса, тонущего в холодной черной воде.

Из открытой плиты пышет жаром.

– Добавила в начинку сухой горошек. Попробуем, что вышло. – Служанка кладет пирог на тарелку, сбрызгивает его виноградным соком, бараньим бульоном, маслом и протягивает Нелле.

– Корнелия, Марин когда-нибудь была влюблена?

– Влюблена?

– Именно.

Корнелия крепче сжимает тарелку.

– Госпожа говорит, что призрак любви краше, чем реальность, за ней приятнее гоняться, чем получить.

Огонь в камине вспыхивает дугой и гаснет.

– Может, она так и говорит, но… я кое-что нашла в ее комнате. Любовную записку!

Краска сходит с лица Корнелии. После некоторого колебания Нелла шепотом продолжает:

– Ее написал Франс Мерманс?

– О матерь божья! – выдыхает Корнелия. – Невозможно… они никогда…

– Корнелия, ты же хочешь, чтобы я осталась? И чтобы не поднимала шума?

Служанка вздергивает подбородок и буравит ее взглядом:

– Вы со мной торгуетесь, моя госпожа?

– Возможно.

Корнелия медлит, а потом подтягивает стул и кладет руку Нелле на сердце.

– Поклянитесь! Поклянитесь, что не скажете ни одной живой душе!

– Клянусь.

– Тогда слушайте, – понижает голос служанка. – Агнес Мерманс – что твоя кошка: мягкие лапки, а под ними коготки. Ужимки ужимками, но приглядитесь, моя госпожа, какие тревожные у нее глаза. Она так и не научилась скрывать свои чувства к Марин – потому что та украла сердце ее мужа.

– Что?!

Корнелия встает.

– Ох, не могу, надо чем-нибудь занять руки. Пожарю пончиков…

Она берет миску миндаля, несколько бутонов гвоздики, корицу и принимается толочь орехи с пряностями. Ее таинственный шепот и убежденность насыщают Неллу больше, чем пирог на тарелке.

Корнелия проверяет, не спускается ли кто по лестнице.

– Когда госпожа Марин познакомилась с Мермансом, ей было гораздо меньше, чем вам. Мерманс с хозяином дружили, оба работали клерками в казначействе. Хозяину было восемнадцать, а госпоже Марин, должно быть, одиннадцать.

Нелла пытается представить Марин ребенком; никак не получается. Марин всегда была такой, как сейчас. Что-то всплывает в памяти Неллы, какая-то диссонансная нота…

– Постой! Агнес сказала, что Франс и Йоханнес встретились в ВОК, когда им было по двадцать два.

– Выдумки! Или Мерманс ей наврал. Он никогда не работал в ВОК. Они с хозяином познакомились в казначействе, а потом он перебрался в ратушу строчить законы. Не очень впечатляет, правда? Просиживать штаны в конторе, когда твой друг бороздит моря на кораблях главнейшей компании Республики! У Мерманса морская болезнь, моя госпожа. Вообразите! Голландец с морской болезнью!

– Я тоже предпочитаю лошадей.

Корнелия пожимает плечами.

– И те, и другие могут скинуть… Как бы то ни было, Мерманс познакомился с госпожой Марин на приеме в День святого Николая, покровителя моряков. Повсюду звучала музыка, цитры, рожки, виолы… Госпожа танцевала с Мермансом весь вечер. Такой красивый, он казался ей настоящим принцем. Теперь-то он растолстел, а тогда был всеобщим любимчиком.

– А ты откуда знаешь? Тебя, верно, и на свете не было!

Корнелия хмурится, подсыпая муку с имбирем и взбивая тесто.

– Я жила в приюте, совсем еще маленькая. После обо всем догадалась. На что нам замочные скважины? – Она многозначительно вперивает в Неллу голубые глаза, а потом подтягивает к себе небольшую тарелку с яблоками и начинает чистить одно за другим, снимая кожуру ловким поворотом ножа. – Что-то такое есть в госпоже Марин… Она тот узелок, который всем хочется развязать.

Нелла сомневается, что найдутся достаточно тонкие и проворные пальцы. С такими сменами настроения, застенчивой щедростью и жестокими замечаниями Марин затянута туже всех.

Корнелия снова взбивает тесто, а Нелла чувствует, как ее сердце почти выпрыгивает из груди. Эта девушка пришла в контору Йоханнеса, чтобы меня спасти. И коли так, она мой первый настоящий друг. Нелла едва сдерживается, чтобы не броситься на шею этой странной сироте, кулинарный талант которой одарил ее способностью утешать.

– Хозяин с Мермансом были хорошими друзьями. Мерманс частенько приходил поиграть в триктрак. Любовь началась после – что госпожа знала тогда о любви, в одиннадцать-то лет?!

– Мне почти девятнадцать, и я замужем, а знаний о любви не больше, чем у ребенка.

Корнелия заливается краской. Возраст не прибавляет уверенности, думает Нелла, просто дает больше поводов для сомнений.

– Их родители умерли, когда госпоже Марин было четырнадцать и хозяин перешел из казначейства в ВОК.

– От чего они умерли?