Миниатюрист

С тошнотворным скрипом клинок вспарывает шерсть и плоть, и Резеки валится на пол.

Начинается вой, сначала низкий, потом все выше, и Нелла понимает, что он исходит от Корнелии, которая нетвердыми шагами бредет к собаке.

Резеки задыхается. Джек всадил кинжал с такой силой, что пальцы Корнелии не могут его вытянуть. Кровь растекается багряными кругами. Дрожа, Корнелия нежно приподнимает собачью голову. Резеки хрипит, из пасти вываливается окровавленный язык. Задние лапы перестают дергаться, и Корнелия крепко ее сжимает, отчаянно пытаясь удержать угасающее тепло.

– Умерла! – шепчет она. – Его девочка умерла!

Отто закрывает дверь, преграждая Джеку путь. Тот рывком выдергивает кинжал, и кровь с новой силой хлещет на пол.

– Прочь с дороги! – орет он, бодая Отто головой в грудь.

Они сцепляются… Еще мгновение – и Джек, шатаясь, отступает, в ужасе глядя на собственный клинок, который торчит у него под ключицей в опасной близости к сердцу.

– О нет, Господи! – доносится издалека крик Марин.

Качаясь, словно новорожденный жеребенок, Джек делает несколько шагов с вытянутыми руками, а затем его ноги подкашиваются, и он тяжело опускается на пол, цепляясь за юбки Неллы. Они вместе стоят на коленях на черно-белых мраморных плитах. Рубаха Джека расцветает нарядным алым цветом, но даже земляной запах звериной и человечьей крови не способен заглушить резкий запах его мочи.

– Отто, – запинаясь, шепчет она. – Что ты наделал?

Джек, плача от боли, притягивает Неллу, и она ощущает между их телами твердый горячий кинжал.

– Сколько крови… – жалобно дышит он ей в ухо. – Я не хочу умирать!

– Джек!..

– Встань! – кричит Марин. – Встань!

– Он умирает…

– Нелла, – шепчет Джек, цепляясь за нее, словно за саму жизнь.

– Все будет хорошо! Мы приведем хирурга!

Из-за чепца Нелла не очень отчетливо слышит его голос, но… кажется, он смеется.

– О госпожа! – шепчет он. – Наивная, маленькая девочка! Чтобы меня убить, этой чертовой иголки мало!

Нелла понимает не сразу. Джек, шатаясь, точно пьяный, и упиваясь своей игрой, бредет к двери с кинжалом в груди. В ее сознании никак не соединяется окровавленная рубаха, кинжал, мольбы о помощи и извращенное наглое ликование от того, что обвел ее вокруг пальца.

– А я тебе поверила…

Отто ошеломленно отступает. На пороге, в тусклом свете дня, Джек наклоняется и, вздрогнув, выдергивает кинжал, довольный ужасом на лице Неллы.

– Еще пригодится, – поясняет он, свободной рукой зажимая рану. – Доказательство, что на мою жизнь покушались.

– Жаль, что он не вонзился тебе в сердце! – шипит Нелла.

– Сердце я прячу надежно, – победоносно улыбается Джек.

Его волосы прилипли ко лбу, с кинжала капает кровь. Он поворачивается и неверными ногами сбегает с крыльца.

Марин, на лице которой остался смазанный след его губ, тяжело прислоняется к стене.

– Господи Иисусе, – шепчет она, глядя серыми глазами на Отто. – Спаси нас и сохрани!

Часть третья Декабрь, 1686

Уста его – сладость, и весь он – любезность.

Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой,

дщери Иерусалимские!

Песнь песней Соломона, 5:16

Пятна

– Хозяин нашел Резеки в мешке, – глухо произносит Корнелия, пока Нелла запихивает одеревеневшее собачье тело в мешок из-под зерна. – За конторой ВОК, восемь лет назад. Все остальные щенки умерли – все, кроме нее.

– Нам нужны тряпка, лимонный сок и уксус.

Корнелия кивает, но не двигается с места, несмотря на кровавые разводы на мраморных плитах. Полотно, изуродованное Джеком, прислонили к стене. Марин распорядилась полностью вырезать холст из рамы.

– Хозяину все равно, моя госпожа, – замечает Отто.

– Он тут ни при чем. Я сама не могу смотреть на это варварство.

Подрагивающей рукой Отто завершил труд Джека.

Теперь с кухни доносятся их приглушенные голоса.

Это я виновата, думает Нелла. Марин выкинула куклу Джека, а наутро он уже стоял на крыльце, точно ужасный предвестник грядущих событий, и я снова принесла его в дом. Зачем миниатюристка его вернула? Зачем настояла, чтобы ядовитая тварь была рядом?

Нелла встряхивается.

– Корнелия! Нужно прибраться.

Запихнуть в мешок длинные собачьи ноги не удается – они так и торчат оттуда, когда Нелла с горничной спускаются на кухню. Здесь, среди поблескивающих сковородок, все еще витает отголосок постигшего их несчастья. До Рождества осталось всего ничего, и смерть любимицы хозяина кажется первым актом какого-то чудовищного карнавала. Убийца на свободе и зализывает сейчас не только раненую плоть.

Отто кладет трясущиеся руки на старинный дубовый стол. Мысли Неллы путаются. Хочется его утешить, но он даже не смотрит в ее сторону. При виде мешка начинает скулить у огня Дана.

– Давайте сразу ее закопаем! – просит Корнелия.

Неловкую тишину прерывает Марин:

– Нет.

– Будет пахнуть…

– Отнеси в погреб.

В конце концов это делает Нелла, осторожно опуская Резеки на сырую землю и картошку.

– Бедная, бедная девочка! – всхлипывает она. – Спи спокойно!