Миниатюрист

Пахнет металлом и влажной землей. Раздается чье-то тяжелое дыхание. Резеки ожила! Миниатюристка пробралась в дом и воскресила собаку!.. Нелла медленно идет по узкому проходу между кухнями в сторону низенькой двери, за которой хранятся бочонки с пивом и соления. Запах усиливается, оставляя послевкусие во рту. Никаких сомнений – это кровь. Дыхание слышится громче.

Нелла замирает: вдруг ожившая Резеки прорвала длинными лапами мешок и теперь скребется, чтобы ее выпустили?.. Потом судорожно сглатывает и с холодеющим сердцем толкает дверь погреба.

Перед ней предстает Марин с закатанными рукавами. Рядом на столике тусклый фонарь и какие-то белые тряпки, которые золовка, видимо, отчищает от крови.

– Что ты тут делаешь? – Неллу, несмотря на растерянность, заливает волна облегчения. – Ради бога, что ты делаешь?!

– Пошла вон! – шипит Марин. – Слышишь? Вон!

Нелла отступает, потрясенная свирепостью Марин, яростью на ее вытянувшемся лице и страшным кровавым следом на щеке. В глазах стоит бурое пятно на голове Резеки и багряные тряпки Марин. Пошатываясь, она выходит за порог и спускается с крыльца в новый день.

Сладкое оружие

У длинных рядов лавок на Калверстрат пока относительно тихо. Время от времени толкает тачку какой-нибудь торговец фруктами, да находчивый рыжий кот роется в костях, которые не успели сбросить в канал накануне вечером. Он смотрит на Неллу желтыми блестящими глазами и потягивается. Увесистое брюшко свидетельствует о немалой ловкости в смысле пропитания.

Нелла останавливается перед домом мастера, вдыхая сырой воздух, рассеивающийся туман и запах испражнений, наскоро присыпанных соломой. Резко и уверенно стучится и ждет. Никто не открывает. Ничего, я подожду, госпожа Тюльпан, думает она, поглаживая в кармане письмо. Буду ждать, пока не получу ответ.

Нелла делает шаг назад, глядя вверх на окна, золотое солнце и начертанный под ним девиз: «Все, что вокруг, мы считаем игрушкой». Звучит как язвительная усмешка. Нет, я так не считаю! Во всяком случае, сейчас… Не нахожу ничего веселого или обнадеживающего в миниатюрном Пибо и Резеки с кровавым пятном.

– Я знаю, что вы дома! – громко кричит она, несмотря на ранний час. – Что мне делать?

Позади тут же распахивается дверь. Нелла оборачивается к толстяку в фартуке, с широким лицом и огромным брюхом. Он стоит подбоченясь, а позади в нетопленой лавке виднеются мотки неокрашенной шерсти и растянутые на стене овечьи шкуры.

– Любезная, вас, наверно, в Антверпене слышно!

– Простите. Я пришла к миниатюристке.

Толстяк вскидывает брови:

– К кому-кому?

Нелла снова смотрит вверх.

– А-а, к ней… Она не ответит, – продолжает толстяк уже дружелюбнее и притопывает ногами от холода. – Зря стараетесь.

Нелла резко оборачивается.

– Мне это уже говорили. Но я с удовольствием подожду.

Он прищурясь глядит на дом.

– Значит, околеете насмерть, потому что там уже неделю никто не живет.

Сердце Неллы сжимается в тоске.

– Не может быть! Она только вчера прислала мне…

– Как вас звать?

– А вам зачем?

– Может, у меня кое-что для вас есть.

– Я… Петронелла Брандт.

– Обождите. – Он ныряет в сумрак лавки и вскоре появляется с небольшим свертком. – Оставила на крыльце. Видать, ее мальчишка-англичанин больше не разносит заказы. Ну, думаю, коты раздерут – вот и взял от греха подальше.

Он кладет сверток Нелле на ладонь и смотрит на блестящее солнце над дверью миниатюристки.

– Что это вообще значит? «Все, что вокруг, мы считаем игрушкой»?

– Так полагают великаны.

– Ясно. То есть надо быть скромнее?

– Вовсе нет, господин. Просто не всегда все так, как кажется.

– Я-то точно великан, – смеется торговец, разводя руки. – Сомневаться не приходится.

Нелла наконец сдается и отвечает на шутку слабой улыбкой, заглядывая ему через плечо в темноту лавки.

– Скажите, у вас есть помощник с оспинами?

– Этот? Да! Поработал недели две, а потом раз – и поминай как звали.

– Отчего же он ушел?

– Перепугался.

– Перепугался?

– Насмерть! Сбежал прямо посреди ночи. Бог знает, какая муха его укусила.

Издалека доносится тяжелая поступь, раз-два, раз-два. Торговец поспешно возвращается в лавку и опускает ставень.

– Гвардия святого Георга, – бормочет он. – Посторонитесь, а то затопчут!

– Постойте! – раздраженно кричит Нелла. – Так куда подевалась женщина? Вы видели, как она уходила?

Но на горизонте уже возникли стражи порядка. Желтоглазый кот только-только успевает отскочить с дороги. Гвардейцы украсили широкие нагрудники алыми лентами, которые в лучах зимнего солнца сияют, точно кровавые полосы. Их сапоги с железными носками шаркают по мостовой, а на бедрах бряцают пистоли с перламутровыми рукоятями и мушкетоны.

Нелла замечает Франса Мерманса. Выпятив грудь, он хмуро смотрит на дом с солнцем.

– Господин Мерманс!

Завидев ее, он отворачивается, прижимая пику к груди. Гвардейцы тяжело маршируют в амстердамское утро и в конце концов исчезают за облаком пыли.