Миниатюрист

На улице воцаряется тишина. Ноги у Неллы совсем окоченели. Она вскрывает сверток, возмущенная грубостью Франса и раздосадованная, что миниатюристка в который раз от нее ускользнула. Всякий раз, думает она, я остаюсь ни с чем.

Разочарование сменяется радостью, ибо перед ней – набор крошечных лакомств: оладьи, решетчатые вафли, пряничные человечки, круглые и аппетитные пончики в сахарной пудре. Совсем как настоящие, хотя на ощупь – немилосердно твердые. Очередная записка гласит:

БЕРЕГИ СЛАДКОЕ ОРУЖИЕ

Нелла поднимает глаза на окна.

– Сладкое оружие?! – восклицает она, просовывая под дверь свое письмо.

Утреннее солнце играет на стеклах, скрывая секреты мастера. Нелла смотрит на несъедобные деликатесы и едва сдерживается, чтобы не швырнуть их в ближайший канал. Что эта женщина хочет сказать? Еще никто не выигрывал войн с помощью сладостей!

Пустота

Дома у двери ее поджидает Корнелия.

– Что случилось? – спрашивает Нелла, видя отчаяние на лице горничной.

– Хозяин! – шепчет Корнелия. – Вернулся из Венеции и уже спрашивает, где Резеки!

– Что?!

Нелла чувствует, как сгущается воздух и сводит от страха горло. Она представляет окровавленное тело в погребе и ничего не подозревающего Йоханнеса, ждущего привычного стука стройных лап по полу.

– Придется вам ему сказать, моя госпожа! – умоляет Корнелия. – Я не могу.

Нелла тихо затворяет дверь, облегченно оглядывая пол, – крови не видно. Корнелия без устали скребла мрамор, щедро поливая пятна уксусом и лимонным соком и устроив настоящее озеро из воды и щелока. А вот наверху в кукольном доме оттереть крестообразную отметину с крошечной собачьей головы не удалось.

– Но почему я?

– Вы сильная. Пусть лучше услышит от вас.

Нелла совсем не чувствует себя сильной. Нет, она не готова! Все, что мне нужно, – чуть больше времени, чтобы подсластить правду, выдумать какую-нибудь невинную ложь. С какой стороны подойти к такому разговору?

Йоханнес в гостиной глядит на пустую раму, прислоненную к расписанной стене. Рядом лежат два новых толстых ковра с геометрическим рисунком. У нас уже есть двадцать или тридцать гобеленов, думает Нелла. Куда еще? В комнате могильный холод, и Йоханнес не снимает плаща.

Как ни удивительно, глаза мужа вспыхивают. Он, кажется, искренне рад ее видеть.

– Йоханнес! Ты уже дома! Понравилось… в Венеции?

Тут же вспоминается ломаный выговор Джека: «Свежая рыба».

Йоханнес морщит нос – из передней попахивает уксусом. Нелла надеется, что булькающее в кастрюлях Корнелии угощенье скоро его заглушит.

– Венеция как Венеция. Люд там болтливый. И танцы не для моих коленей.

К крайнему изумлению Неллы, муж заключает ее в крепкие объятья. Ее голова едва достает ему до груди. Ухо улавливает биение сердца. Он опускает подбородок ей на голову. Неуклюжая ласка неожиданно приносит успокоение. Она впервые по-настоящему его обнимает. Ее ноги отрываются от земли, словно она держится за плот в море. Перед мысленным взором снова встает окровавленная морда Резеки, и сколько ни смеживай веки, видение не прогнать.

– Я рад тебя видеть, Нелла, – говорит он, прежде чем ее отпустить. – Почему не затопили камин? Отто!

– И я рада, Йоханнес. – Она пытается найти слова. – Я… Присядем?

Он со вздохом валится в кресло, а Нелла продолжает стоять, как истукан.

– Что-то не так?

От теплоты его голоса сердце Неллы вот-вот разорвется.

– Нет… Агнес на меня рассердилась…

Не может она сказать, что его любимицы больше нет! Лучше обсуждать Мермансов.

Лицо Йоханнеса затуманивается.

– Почему?

– Я столкнулась с ней в Старой церкви. Она говорит, весь их сахар еще на складе. И скоро начнет кристаллизовываться.

Йоханнес потирает щеку.

– Она не имела права так с тобой разговаривать.

Входит Отто с корзиной торфа. Он медлит, не смея поднять глаз.

– А, Отто! Проходи, обогрей нас!

– С возвращением, мой господин.

– Над чем там колдует Корнелия?

– Ячменная запеканка со свининой.

– М-м, мое любимое зимнее блюдо! И чем это я заслужил? – улыбается Йоханнес, снова втягивая носом воздух и проводя рукой по пустой раме. – Что стряслось? Она мне нравилась.

Под его пристальным взглядом Отто почти сереет.

– Нечаянно вышло, – отвечает Нелла.

– Ясно. Ну, не жалей щепу, Отто. Ноги так заледенели, что того и гляди отвалятся!

На пороге появляется Марин. У нее измученный вид, и заходить она не спешит, предпочитая держаться у двери.

– Сколько сахара ты продал?

– Подкинь побольше, Отто.

– Брат, сколько сахара мы продали?

Йоханнес ставит пустую раму себе на колени и изображает самодовольного вельможу.

– Все непросто, как я и предсказывал. Надо было ехать позже.

– Тогда предлагаю сперва продать сахар, а потом уже подкидывать дрова в камин. – И, видимо, задетая молчанием Йоханнеса, Марин прибавляет: – Корыстолюбивый расстроит дом свой.

– Твои приветствия с каждым разом все злее. Ты сама вытолкала меня в Венецию посреди зимы. Не говори мне про жадность и перестань цитировать Библию. Принимая во внимание твою собственную сомнительную добродетель, это уже прискучило.

Марин разражается странным, вспарывающим воздух смехом.