Миниатюрист

Теперь вокруг Йоханнеса хлопочет одна Корнелия. Помогает надеть башмаки, рассовывает по карманам пирожки и яблоко, чтобы, не дай бог, не проголодался. Йоханнес продевает руки в рукава.

– А парчовый камзол где? – спрашивает он.

– Не знаю, хозяин, – говорит Корнелия, – я не нашла.

– Я в доки, поищу там, – говорит Йоханнес. – Почему все-таки он сбежал?

Нелла выходит за мужем на крыльцо.

– Ты проверишь сахар?

Йоханнес отрицательно качает головой.

– Сначала Тут. Это важнее.

Однако у Неллы нейдет из головы чернота на сахарной голове в руке игрушечной Агнес. Это определенно знак: миниатюристка пытается ее предостеречь, как предостерегала насчет Резеки. Неужели они лишатся еще и сахара? Нужно что-то делать! Только вот Йоханнес не хочет ничего слушать, а жена не может самостоятельно явиться на склады мужа.

Постель Отто не смята, ни следов борьбы, ни опрокинутой мебели, ни выломанной двери. Саквояж с одеждой исчез.

– Готова побожиться, это он взял камзол хозяина, – говорит Корнелия.

– На продажу? – спрашивает Нелла.

– Да нет, для себя, наверное. Ну вот зачем он ушел?

А, собственно, с какой стати Корнелия подняла переполох в пять утра? Что она потеряла в такое время в спальне у Отто? Однако Корнелия и так в полном унынии, и расспрашивать ее сейчас – только расстраивать еще больше.

Сверху раздается голос Марин:

– Корнелия, ты где? Иди сюда!

Марин в гостиной. На ней три кофты, шаль и две пары шерстяных чулок. Неловко ворочаясь, она разжигает в очаге торф. Выпрямляется. Какая она громоздкая и высокая – куда выше, чем Нелла и Корнелия.

– Не могу разжечь, – произносит она с одышкой.

– Огонь всегда разжигал Тут, госпожа.

В глазах у Корнелии слезы, и вовсе не дымящий торф тому виной.

– Я не очень хорошо умею. – Она опускается перед очагом на колени – несчастная скорченная фигурка. – Я поспрашивала на канале. Про арест африканца никто не слышал; в исправительный дом и в тюрьму под ратушей чернокожих тоже не привозили.

– Корнелия.

Марин опускается в то же кресло, куда рухнул Йоханнес, услыхав о Резеки. Она не может сидеть спокойно – с покрасневшими глазами, во всех своих одежках. Берет ломтик засохшего яблочного пирога, который принесла ей Корнелия, откусывает, затем кладет обратно на стол.

Нелла мысленно просит миниатюристку: «Госпожа, наделите моего мужа парой крыльев. Пусть быстрее ветра мчится за отплывающими кораблями. Пусть найдет нашего дорогого Отто. Пусть еще не поздно».

– Ему надо в Лондон. – Марин прижимает пальцы к вискам, словно пытаясь угомонить непрерывно бьющие изнутри черепа молоточки. – В Лондон. В низовьях Темзы он сумеет затеряться.

Нелла спрашивает:

– Ты что-то знаешь?

– Говорила же я ему, что ничего страшного не случится! – восклицает Корнелия. – Ну, почему он меня не послушал?

– Испугался. – Марин дышит совсем тяжело. Снова берет ломтик пирога, крутит в руке, потом произносит: – Хорошо, что он ушел. Так лучше и для нас, и для него. Что было бы с Отто, если бы его задержали бургомистры?

Нелла переспрашивает:

– Марин, так ты знала, что он хочет уйти?

Марин вздрагивает.

– Он разумный человек, – говорит она, глядя в сторону и теребя юбку.

– То есть это ты велела ему уйти? – настаивает Нелла. Уклончивые ответы приводят ее в ярость.

– Это было меньшим из двух зол. Я никого не заставляла. Только предложила.

– О, конечно. Только предложила. Понимаю.

В глазах у Корнелии ужас.

– Вы же сами сказали, что Джек не донесет!

– От Джека не знаешь, что ждать. Сегодня одно, завтра другое. Если бы он все-таки решил предъявить обвинение, у Отто не было бы ни единого шанса.

– Ты и здесь решила за всех, Марин! Отто может там погибнуть и без всякого суда!

Корнелия встает.

– Он в услужении у хозяина.

– Разве он и не мой слуга тоже? – Марин швыряет пирог, едва не задев Корнелию. Начинка взрывается, заляпав стенку; по буколической росписи сползают смородиновые потеки. Корнелия отшатывается. – И мне не наплевать на его интересы. – Марин уже кричит. – Наплевать Йоханнесу!

– Он сейчас бегает, ищет Отто!

– Йоханнес не любит никого, кроме себя, – шипит Марин. – Поэтому мы все и оказались в таком положении.

Ягоды скользят по стене вниз по фреске и падают на пол; Марин медленно выходит из комнаты, будто придавленная весом одежды.

Рождество проходит кое-как: им не до веселья.

Об Отто никаких известий. В сиротские приюты отправлено праздничное угощение; Йоханнес хоронит Резеки в стылом, продуваемом всеми ветрами саду.

– Никогда раньше не видела хозяина таким, – признается Корнелия. У нее бледное взволнованное лицо. – Он даже прочел отрывок из Библии.

Замкнувшийся в себе, будто ссохшийся, Йоханнес каждый день уходит из дома – якобы искать пропавшего слугу и покупателей на злополучный сахар. Нелла думает – стоило бы сказать Марин, что сахар по-прежнему на складе, что Франс бесится. Впрочем, от них обеих мало что зависит, а настроение Марин непредсказуемо.