Миниатюрист

– Я ищу искру надежды, Марин. В сердцевине мрака.

Через час Нелла стоит перед кукольным домом и разглядывает его комнаты в надежде обнаружить хоть какую-нибудь подсказку. Позолоченные часы-ходики – ужасное, страшное напоминание о том, что муж все еще не вернулся домой, – отсчитывают минуты. Она думает: как странно, что некоторые часы тянутся, а другие просто пролетают. За окном стынет зимний вечер; пальцы на ногах леденеют. Вспоминается найденный подо льдом бедняга. По крайней мере, сама она дышит. Она еще жива.

В щелочку между портьерами бьет лунный свет: обводит узоры на оловянной посуде, раскрашивает серебром деревянные панели и мебель. Все девять комнат кукольного дома ярко освещены, и свет отражается на лицах его обитателей. Сверкающей паутиной сияют завитки на обручальной чаше игрушечной Неллы. Оторванная рука Агнес по-прежнему валяется на стуле брошенной безделушкой; белеет – вся, кроме верхушки – сахарная голова. Нелла пытается разглядеть, расползлось ли затемнение дальше. Непонятно. Черные пятнышки никуда не делись, а сколько их, кто скажет?

В построении собственного счастья я даже не каменщик-подмастерье, и уж тем более не зодчий, думает она. Короткие выразительные записки миниатюристки и ее прекрасные изделия живут своей собственной жизнью – такие осязаемые, такие недостижимые. Сегодня Нелле кажется, что они насмехаются над ней. Она все меньше понимает мотивы поведения мастера и теперь готова считать миниатюристку едва ли не всемогущей. Пожалуйста, пусть письмо все же доберется до Лукаса Винделбреке! Тогда она что-нибудь поймет и сможет найти ключ.

Нелла достает куклу Йоханнеса и взвешивает ее на ладони. Знает ли мастер, что случилось в доках? Спина игрушки по-прежнему скособочена под весом огромной сумки с золотом. Содержимого как будто не стало меньше, и Нелла убеждает себя, что это хороший признак. Убеждает – и не верит.

Парадная дверь знакомо скрипит: пришел Йоханнес. Нелла ставит куклу обратно на полку и бежит вниз.

– Йоханнес, где ты был?

Ноги тонут в мягком ворсе ковра, навсегда пропитанного запахом Резеки.

– Нелла?

Он выглядит измученным и старым. Она подбегает и хватает его за рукав.

– Тебе надо бежать, Йоханнес. Тебе надо бежать.

– Что?

– И я хочу тебе сказать. Я верю, что ты хотел для меня добра: этот кукольный дом, и праздник у ювелиров, и бутоньерки, и платья. И наши разговоры… так со мной никто не говорил. Я хочу, чтобы ты знал это – прежде чем уйдешь.

– Сядь и успокойся. Ты заболела?

– Йоханнес, нет. – Нелла замолкает и обводит взглядом карты, бумаги, золоченую чернильницу – лишь бы не смотреть в его серые глаза. – Агнес и Франс, они видели вас, Йоханнес. На складе.

Он откидывается на спинку высокого стула. Словно разом разломались шестеренки, и механизм тела вот-вот остановится, замрет.

– Магистраты приговорят тебя к смерти. – Нелла хочет продавить своими словами пелену молчания. – Это был Джек? Как ты мог? После того, как он тебя предал; после того, что он сделал с Резеки…

– Меня предал не Джек Филипс, – говорит Йоханнес. Такого твердого голоса она у него еще не слышала. – Меня предал этот город. Мы все живем в невидимой клетке.

– Но он…

– Любой человек изменится, если рассматривать его поведение через лупу. Такая узколобая добродетель, такое фанатическое благочестие! И постоянная слежка! Соседи следят за соседями; и сеть все туже, туже…

– Ты сам говорил, что этот город не тюрьма, если вести себя осмотрительно!

Взмах рукой.

– Это тюрьма. Только вместо решеток убийственное высокомерие тех, кто судит. Да, я уйду сегодня ночью. Пока не поздно.

– Уйдешь. Куда именно?

– Прости, милая. – Его нежность почти непереносима. – Лучше будет, если я ничего тебе не скажу. Тебя будут спрашивать – а они умеют получать ответы. – Йоханнес осматривает стол и протягивает ей листок бумаги: – Я работал над списком возможных покупателей. Отдай его Марин. Она способна вести учет, так что не беспокойся. Я назову тебе имя агента в Ост-Индской компании, которому доверяю.

– Делиться прибылью еще и с ним, Йоханнес? Нам и так почти ничего не останется.

– А ты внимательная. – Он через силу улыбается, поднимает крышку сундука и достает пачку денег. Внутри сундук почти пуст. – Только я не представляю, как ты сможешь продать сахар без агента.

– Ты к нам вернешься?

Йоханнес вздыхает.

– Этот город отличается от остальных, Нелла. Он яркий, блестящий… больной. Я никогда не считал его домом.

– Тогда где твой дом, Йоханнес?

Он смотрит на висящую на стене карту.

– Не знаю. Там, где хорошо и покойно. А такое место трудно найти.

Нелла провожает Йоханнеса; он стоит наготове, завернувшись в дорожный плащ.

– Прощай.

– Я буду скучать.

Нелла замечает на его глазах влагу.

– Ты не останешься одна, – говорит он, сдержав порыв. – У тебя есть Корнелия.

Йоханнес медлит, прилаживая к сумке ремень. Такой уязвимый – немолодой мужчина, дурным стечением обстоятельств вытолкнутый за порог родного дома.

– У меня друзья во многих странах. Все будет хорошо.

Нелла смотрит, как в морозном воздухе комнаты растворяется его горячее дыхание.