Миниатюрист

Чета Мермансов и Джек объединились, понимает Нелла. Молодому мерзавцу, без сомнения, заплатили. Союз Мермансов и Джека Филипса – невообразимо. Однако если сладостная месть близка… Нелла мысленно откручивает у их кукольных двойников головы.

Она отчаянно вглядывается в лица гвардейцев, ища там каплю сочувствия – или хотя бы неловкости. Один стражник выглядит старше, чем Йоханнес, у него такое же загорелое открытое лицо. Их глаза встречаются, и стражник отводит взгляд. Тонкая ниточка чужого стыда – все, что у нее есть.

– Как ваше имя, мой господин?

– Алберс, госпожа.

– Зачем вы здесь, господин Алберс? Охраняйте покой горожан, ловите убийц, ловите воров, это достойная работа. А здесь… разве вам здесь место? – В ее голосе любой легко различит страх и отчаяние. – Мой супруг много сделал ради величия республики.

Это не помогает.

– Я прослежу, чтобы с ним хорошо обращались, – обещает гвардеец.

– Вы отправитесь сейчас домой, к семье. И забудете обо всех своих обещаниях.

– У вашего мужа крупные неприятности, госпожа Брандт, – говорит командир; его сапоги топчут плиты великолепного холла. – Его уже ничего не спасет.

Неллу душат гнев и бессильная ярость.

– Да как вы смеете? – кричит она и бросается на гвардейцев. Они раздаются в стороны, как стая испуганных рыбешек. – Вояки!

– Госпожа! – умоляет Корнелия.

– Прочь! – шипит она. – Убирайтесь! В моем собственном доме вы ведете себя со мной как скоты…

– Угу, – говорит командир, – а ваш муж-содомит – это как называется, не скотство?

Содомит. Слово повисает в воздухе, сковывает Неллу, лишает воли. Слово-кинжал, слово-порох. После алчности и наводнения это худшее слово в городском лексиконе – оно несет смерть, и гвардейцы это знают. Смущенные резкостью командира, они отводят от Неллы взгляды.

Наверху едва слышно закрывается дверь.

С улицы доносится топот, и он нарушает возникшую тишину. В парадную дверь просовывает голову мальчишка, не старше девяти лет. Он разрумянился от бега и запыхался.

– Нашли! – вопит он.

– Мертв? – спрашивает Алберс.

Парнишка ухмыляется:

– Живехонек. В шестидесяти милях к северу. Мы его взяли.

Нелла чувствует, как в живот проваливается ледяной ком; колени слабеют. Кто-то мягко поддерживает ее – это Алберс. Новость, принесенная мальчиком, вышибает дыхание. Нелла совсем одна – против всего мира, против этих мужчин, которым плевать, получит ли ее муж честный суд.

– Где он был, Кристофел? – спрашивает командир.

– На корабле, сэр, плыл вверх по реке Тексел. – Кристофел крутит головой, разглядывая великолепный холл. – Его взяла поисковая команда. Пищал как котенок. – Мальчишка изображает мяуканье.

– Во славу Христа, – бормочет Алберс.

– Нет, – шепчет Нелла. – Нет. Ты врешь.

Мальчишка глумливо замечает:

– Говорит, никогда не был в ратуше. Шутит. Ну, больше ему не шутить.

Алберс дает мальчишке подзатыльник и рявкает:

– Не забывайся!

Командир вмешивается:

– Кристофел отлично послужил Республике.

– Мой муж тоже, – запальчиво говорит Нелла. – Он служит Республике двадцать лет.

Командир поворачивается к ней:

– Все прояснилось, как видите. Не смею вас больше беспокоить.

Отряд идет к двери.

– Подождите! – Нелла едва выталкивает слова изо рта. – Что… что с ним будет?

– Это вопрос не ко мне, госпожа. Свидетели дадут показания, потом будет суд. Короткий, я полагаю, – если все, что мы слышали, правда.

Гвардейцы спускаются по ступеням крыльца, среди них торжествующий Кристофел. Алберс оглядывается и смущенно, резко кивает Нелле. Отряд идет не в ногу, словно возбуждение после успешно проведенного дела сбило строй. И долго еще издалека доносится смех Кристофела.

Нелла дрожит на декабрьском ветру. Вверх и вниз по Херенграхт за оконными рамами притаились люди. За ней наблюдает множество глаз, но никто не приходит на помощь.

Корнелия скорчилась на ступеньках холла.

– Его убьют.

Нелла садится рядом, гладит по голове.

– Тихо, тихо. Надо идти в ратушу.

– Нет, – звучит сзади.

К ним спускается Марин, кутаясь в шаль. В свете свечи за ней ползет длинная тень.

– Что?

– Ты только привлечешь к нам внимание.

– Марин, надо же узнать, что они намерены делать!

– Они его убьют, – повторяет Корнелия и снова начинает трястись. – Утопят.

– Корнелия, ради бога!

Марин закрывает глаза и трет виски. Нелла при виде такой готовности смириться и принять любой исход впадает в ярость.

– Марин, да есть ли у тебя сердце? Я бы никогда не бросила брата на произвол судьбы.

– Ты именно так и поступила, Петронелла. Ты оставила его в Ассенделфте одного и сбежала.

– Почему сбежала?

– Что тебе известно о бургомистрах? – спрашивает Марин. – Ты влачила в глуши нищенское существование и пила молоко прямо из-под коровы!

– Неправда! Зачем ты так?

Марин движется к Нелле вниз по лестнице, со странной точностью ставя на ступеньки ноги.