Миниатюрист

– Я поливала свои тряпичные подкладки свиной кровью, чтобы Корнелия ничего не заподозрила. Однако ты сама отлично знаешь, какие в этом доме замочные скважины.

– Так вот что ты делала в погребе! А я думала, ты их стираешь.

– Ты видела то, что хотела увидеть.

Нелла закрывает глаза, вспоминая. Вот Марин в погребе, вот она поднимает покрасневшие руки. Как же она стремилась сохранить свою тайну: морочила служанку с месячными, скрывала изменения тела. Надо же! У нее сейчас всех органов вдвое больше, чем обычно: два сердца, две головы, четыре руки, четыре ноги – как у чудища, описанного в вахтенном журнале на одной из украденных у Йоханнеса карт. Она мастер прятать и скрывать.

Сколько раз они происходили, свидания тайком – от Агнес, Йоханнеса, от всего города? Это само по себе потрясает; но то, что это совершила Марин, потрясает вдвойне. Блуд, тайная грешная страсть, попранная Библия. И все же это любовь, думает Нелла. Всему виной любовь.

Марин прячет голову в ладони.

– Франс, – произносят ее губы.

Одного этого имени довольно, чтобы понять все, что она скрывала, все, что уже почти разрушило ее жизнь.

– Он просто разозлился из-за сахара, Марин. Он тебя любит. – Марин поднимает глаза, и на ее измученном лице появляется выражение удивления. – Расскажи ему про ребенка. Как только он узнает, то не захочет причинять Йоханнесу вред – ведь это подвергнет опасности и тебя.

– Нет, Петронелла, – говорит Марин. – Ты сейчас представила одну из душещипательных историй, над которыми рыдает Корнелия. Не стоит.

Они обе молчат. Нелла вспоминает уродливое от злобы лицо Мерманса, его полный отвратительного торжества взгляд, когда он рассказывал, чему стали свидетелями он и Агнес.

– Людям не обязательно знать, Марин. Выкрутимся.

Марин трет глаза.

– Не уверена. – Она тяжело вздыхает. – Если ребенок выживет, то будет опозорен с самого рождения.

– Опозорен?

– Грех на матери, грех на отце…

– Это младенец, Марин, а не дьявол. Мы можем уехать, – мягко предлагает Нелла. – Переедем в деревню.

– И что там делать, в деревне?

Нелла прикусывает язык, не дав сорваться колкости.

– Нет, правда. Никаких тебе любопытных взглядов.

– Ты знаешь, как по-французски «беременная», Нелла? Enceinte.

Нелла злится: Марин похожа на брата, так же отвлекается от темы разговора со своими языками, так же уводит разговор.

– Знаешь, что еще это означает? – Марин настойчива, но теперь Нелла слышит в ее голосе панические нотки. – Ограда. Стенка. Камера.

Нелла опускается перед ней на колени.

– Какой срок?

Марин вздыхает и складывает руки на животе.

– Семь месяцев или около того.

– Сколько?! Вот уж никогда бы не подумала. На моей памяти матушка беременела четырежды, однако с твоим животом не сравнить.

– Ты просто не обращала внимания, Нелла. Я распустила юбки и перевязывала грудь.

Нелла не может сдержать улыбку – даже в экстраординарных обстоятельствах, когда приходилось прятать живот от домочадцев и соседей и врать, Марин находит повод для гордости.

– Мне тяжело ходить. Словно тащишь перед собой шар.

– Скоро все равно будет не скрыть. Сколько всего ни надень.

– Ну, я хотя бы высокая. Буду просто казаться толстухой, воплощением греха чревоугодия.

Нелла смотрит на стакан. Такое «лекарство» могло ее убить. Лекарство – звучит как надежда, начало чего-то нового, а на самом деле – конец. Девушка в Ассенделфте умерла от «лекарства» из чемерицы и болотной мяты. Ее изнасиловали приятели брата, и, как говорится, «семя одного проросло». Ее отец изготовил питье, однако тело его не приняло, и на следующее утро несчастную похоронили.

Большинство деревенских разбираются в ядовитых грибах и ягодах. Семь месяцев – слишком большой срок, безнадежно большой. Какой смысл так долго скрывать, а потом погибнуть? Неужели она не знала, что рискует? Или знала? Нелла не может сказать, что хуже.

– Где ты взяла яд?

– Нашла состав в книге, – говорит Марин. – Купила ингредиенты у трех разных аптекарей. Йоханнес считает, что все семена и листья я краду у него, а на самом деле половина – от амстердамских коновалов.

– А почему именно сегодня? Почему не раньше? – Марин молчит и отводит глаза. – Марин, такое же можно пить только на ранних сроках, потом очень опасно!

Марин упорно молчит.

– Марин, ты хотела этого ребенка?

Марин прижимает руку к животу. Она по-прежнему молчит и смотрит вдаль. Взгляд Неллы опускается на книгу. На обложке заглавие: Стефанус Бланкарт «Детские болезни». Как же она в прошлый раз не догадалась?

Марин тоже внимательно смотрит на книгу. Сейчас она кажется испуганной и странно юной. Нелла берет ее за руку; их ладони соприкасаются.

– Такое уже было. Помнишь, когда я только приехала?

Марин качает головой.

– Ничего подобного.

– Марин, я помню все совершенно ясно.

– Ты протянула мне свою руку, словно одарила. Ты была такой… уверенной.

– Уверенной? Вот уж нет. А ты протянула свою, словно указывая мне на дверь. И заявила, что для семнадцати лет у меня сильная хватка.

– Что за ерунда, – озадаченно говорит Марин.

– Особенно если учесть, что мне было восемнадцать.