Миниатюрист

– Знаешь, что всегда говорил мне Йоханнес? – Яд в ее голосе морозит сильнее декабрьской стужи, и у Неллы кожа покрывается мурашками. – «Свобода прекрасна. Освободи себя, Марин. Прутья твоей клетки… ты создаешь их сама». Вот что он говорил. Кто бы спорил, свобода прекрасная штука, – но кому-то всегда приходится за нее платить.

– Ты так себя жалеешь… И связываешь нам руки. У тебя был шанс…

Марин делает резкий рывок вперед, хватает Неллу, встряхивает.

– Пусти! – кричит Нелла и слабо барахтается: оглушительная ярость Марин лишает ее сил.

Корнелия в ужасе застывает.

– Это не я бросаю брата, – шипит Марин. – Это он бросил меня. Я сохраняю все наши тайны, я выплачиваю его долги. Ты думаешь, что понимаешь нас? Так вот, не понимаешь.

– Понимаю!

Марин выпускает ее, и Нелла сползает по стенке.

– Нет, Петронелла, – говорит Марин. – Не понимаешь. Этот узел слишком тугой для тебя.

Под покровом

Наступление нового года не приносит радости.

Нелла стоит на крыльце, подставив лицо свету и холоду. Ей хочется, чтобы стихии поглотили ее, растворили в себе. Покрытый льдом и снегом канал – словно лента белого шелка между домами на Херенграхт. На небе висит невиданно огромный диск, даже больше, чем прошлой ночью: мерцающий бледный колодец, истекающий светом и силой. Кажется, его можно потрогать рукой: словно Господь снял луну с небесного гвоздя и опустил вниз, чтобы люди могли дотянуться.

Видит ли Йоханнес из тюремных недр хоть клочок неба? Нелла надеется, что да. Неудачная попытка убежать – лишнее подтверждение вины. Где сейчас Отто – и где миниатюристка, все еще скрывающаяся с глаз? Если бы не Корнелия, думает Нелла, я тоже могла бы уехать. Когда твой собственный дом лишается обитателей, одного за другим, его игрушечный двойник кажется все более живым и настоящим.

Из открытой двери несет странным запахом, и Нелла возвращается в прихожую. Запах не из кухни. Сверху слышны странные давящиеся звуки, словно кому-то недостает воздуха. Нелла идет на запах и на звук: по лестнице, по темному коридору…

Из-под двери Марин пробивается светлая полоска. Однако в этот раз пахнет не сандалом или лавандой, а гнилыми овощами. Смрад стоит такой, что у Неллы перехватывает горло. Неужели это аромат новых благовоний?

Кто-то сдавленно рыдает. Нелла слушает, потом наклоняется к замочной скважине – но та прикрыта.

– Марин? – зовет она шепотом.

Ни слова в ответ; рыдания не прекращаются. Нелла толкает приоткрытую дверь. Зловоние бьет в нос – горький и кислый запах какой-то растительной вытяжки.

Марин лежит на кровати, зажав в руке стакан с жидкостью, цвет которой напоминает воду канала, когда на Херенграхт начинают вычерпывать ил. Коллекция звериных черепов скинута на пол; некоторые треснули, и везде валяются желтые обломки. Карта на стене разорвана надвое.

– Марин? Во имя всех святых ангелов…

При звуке голоса та поднимает на невестку глаза. Лицо залито слезами, от глаз остались одни щелочки. Рука ее бессильно свешивается, и Нелла забирает стакан. Слезы все льются, и Нелла гладит Марин, пытаясь утешить.

– Ну, что ты? – спрашивает она. – Мы спасем его, обещаю.

– Не его. Я не…

Марин не может произнести ни слова. От жидкости мерзко пахнет, и Нелле становится дурно. Она вспоминает недомогания Марин, ее мигрени, возникшую любовь к сахару, яблочным пирогам и орехам в сиропе. Ее усталость и резкую смену настроения; ее возросшую язвительность и нетерпимость. Ее широкую одежду и медленную походку. Черные платья с меховой отделкой, тайное любовное письмо, разорванное в клочья. Я люблю тебя. С головы до кончиков пальцев – я тебя люблю.

Марин не отталкивает руки Неллы, и та нащупывает налитые груди, свод огромного живота – все это скрыто под наслоениями одежды.

Время застывает. Слов больше нет. Только рука на чреве, только ошеломленная тишина.

– Марин? – еле слышно шепчет Нелла.

Ребенок в утробе начинает ворочаться. Нелла охает и опускается на колени. Марин по-прежнему молчит, гордо подняв голову. Глаза воспалились от усталости и смотрят куда-то вдаль. Напряжение от необходимости в одиночку хранить тайну постепенно стекает с ее лица.

Это не едва ощутимая искра жизни. Это дитя уже почти готово выйти на божий свет.

– Я бы не выпила. – Вот и все, что говорит Марин.

Теперь стены комнаты кажутся подмостками скоморошьего балагана. Они рушатся, и за ними проявляется другой, незнакомый ландшафт. Ни цвета, ни звука, ни направлений. Ровное пустое пространство без начала и конца.

Нелла вспоминает крошечную колыбель в игрушечном домике, и ее пробирает дрожь. Откуда миниатюристка узнала? Взгляд Марин устремлен на свечу – отличную свечу из пчелиного воска, распространяющую вокруг приятный медовый аромат. Пламя танцует словно эльф, крохотный дух огня, которого человеческая беспомощность только забавляет.

Как начать, где найти слова?

Марин шепчет:

– Не говори никому. Ни душе.

– Марин, хватит секретов.

Марин вздыхает: