Миниатюрист

– Для меня все закончилось удачно, не так ли? Брату повезло меньше. Хотя все было не совсем так, как ты представляешь.

Нелла замечает, как начинают дрожать руки Марин. Она тяжело роняет:

– Йоханнес и вправду отказал Франсу Мермансу…

– Я же знала!

– …потому что так хотела я.

Нелла смотрит на игровую доску. Перед глазами все плывет. Услышанное просто не имеет смысла.

– Я и правда любила Франса, – продолжает Марин. – Когда мне было тринадцать. Но я никогда не мечтала выйти за него замуж.

Несмотря на невыразимую печаль, ее лицо озаряется сейчас новым чувством. Горькое облегчение, вот что это такое. Больше не надо лгать. Не надо молчать.

Нелла все еще не понимает. Пьеса знакома, однако привычные актеры играют не свои роли.

Я принес Франсу Мермансу горе, сказал ей Йоханнес. Почему же он ничего не объяснил, почему даже не попытался оправдаться? Узы какой невообразимой верности связывают воедино его и Марин?

– К шестнадцати я уже не хотела отказываться от того, кем стала; от того, что имела, – тихо говорит Марин. – Я была в доме хозяйкой. Когда Йоханнес уезжал, главной была я.

Из серых глаз ручьем текут слезы. Она распахивает руки, как крылья, – знакомый жест – и обводит руками комнату.

– Ни у одной женщины такого нет, если только она не вдова. А потом появились Корнелия и Отто. «Прутья наших клеток мы делаем сами», – сказал Йоханнес. Он обещал, что я буду свободной. И я верила ему, очень долго верила. И искренне считала, что свободна. – Она прижимает руки к животу.

– Марин, ты носишь ребенка Мерманса…

– Да, мой брат неидеален, – но он не мешал мне быть собой. Увы, обо мне он того же самого сказать не может.

Марин проводит пальцами под глазами, будто собирая слезы. Бесполезно – они продолжают течь, даже когда ее тело начинают сотрясать рыдания.

– Я забрала у Йоханнеса… забрала то, на что не имела права.

– О чем ты?

Марин закрывает лицо руками и глубоко вздыхает.

– Когда Франс попросил моей руки, я не знала, как отказать. Я была не готова к такой ситуации. И подумала: пусть лучше он считает, что меня за него не отдают, чем узнает, что я не хочу сама. Поэтому я попросила брата. – У нее загнанный взгляд, в глазах застыла мука. – Йоханнес солгал, солгал ради меня. Я была молода – мы все были молоды. Я не думала, что так выйдет! – Она зажимает рот руками, но рыдания не затихают. – На этом закончилась вся дружба. И понимание. Просто потому, что мне была нестерпима мысль о браке.

Надежда

С ключом на шее Нелла ждет у дверей склада Ханну и Арнуда Маквреде. Ее мысли крутятся вокруг рассказа Марин. Золовка считала брак потерей, ущербом. А ведь множество женщин, включая ее собственную мать, думают, что замужество – лучшее, что может случиться с женщиной, замужество даст ей влияние, на которое в другой ситуации она и надеяться не может. Брак – это обычно любовь и рост власти женщины в семье. Так считается. Однако так ли это на самом деле? Вот Марин была уверена, что брак ей только помешает, а любовь… ну, любовь сама по себе. Что она несет – радость или горе? Ребенок, тюремная камера, – да, но ведь еще выбор и возможность самостоятельно строить собственную судьбу.

Открывшись, Марин испытала огромное облегчение – и немедленно пожелала заняться делами. А Нелла воспользовалась случаем. Прислонившись к стене склада, она убеждает себя, что иного выхода не было. Там, в маленькой комнате за кухней, вдали от чужих любопытных глаз, Марин написала письмо для Арнуда Маквреде – почерком Йоханнеса. Она согласилась с предложением Неллы отдать Маквреде товар с условием продать его обязательно на территории Республики, быстро и знакомым покупателям. Мой брак дал мне хоть какое-то влияние, с горькой усмешкой думает Нелла.

В ее голове звучит голос Марин:

– Мы можем сами определять начальную цену. Там полторы тысячи голов; по моим оценкам, если все пойдет хорошо, они принесут тридцать тысяч гульденов. Запрашивай больше, потом торгуйся. Снижай цену постепенно, смотри на реакцию покупателя. Помни: большая часть денег уйдет Франсу.

– А если Арнуд уже слышал про Йоханнеса – и не захочет заключать сделку?

– Барыш против благочестия? Нам остается лишь молиться, чтобы Арнуд Маквреде оказался амстердамцем в большей степени, чем непорочным ангелом.

– Он поймет, что мы хотим продать как можно быстрее. А ведь там еще гниль.

– Держись твердо, Нелла. Заломи цену и потом опусти – пусть думает, что ты делаешь скидку из-за гнили.

Нелла не может не восхищаться тем, как Марин одолевает собственное уныние, когда это в самом деле необходимо, как она справляется с тем, что не по силам никому больше. Никому? И, однако, Марин произносит то, что самой Нелле так хотелось услышать. Она говорит тихо:

– Петронелла, ты не одна. Я с тобой.

Через забытую доску для игры в триктрак рука Марин тянется к ее собственной руке и пожимает. Этот простой жест пробирает Неллу до слез.