Миниатюрист

У Агнес теперь еще более изможденное лицо, чем в Старой церкви в декабре. Скулы обтянуло кожей, мешки под глазами набухли. Больна? Она смотрит вниз, играя предметом, который лежит у нее на коленях. Агнес внезапно вцепляется в деревянное ограждение перед собой, и Нелла видит изгрызенные до основания ногти. Когда-то опрятная головная повязка сползла набок, жемчужная отделка потеряла блеск; одежда выглядит будто с чужого плеча. Агнес похожа на загнанное животное; ее глаза блуждают по галерее, кого-то высматривая.

– А я скажу вам, что это, моя госпожа, – произносит Корнелия. – Совесть мучает.

Однако Нелла подобной уверенности не испытывает. Агнес, как маленькая девочка, что-то вертит в руках, прячет в рукаве. Что?

Франс Мерманс, в широкополой шляпе, сидит прямо за женой. Интересно, почему они не сели вместе. Крупное породистое лицо выглядит таким же отсыревшим, как уличный воздух. Франс постоянно одергивает сюртук, поправляет воротник, словно ему жарко. Нелла хлопает по карману – там лежат полученные от Арнуда деньги. Ей нужно убедить Мермансов, что скоро будет продан весь сахар, продан по хорошей цене. Давайте покончим со всей этой историей, мой господин. Давайте признаем ошибку. Вы же видите, Агнес не в состоянии свидетельствовать перед судом. Нелла пытается поймать взгляд Мерманса, но тот через голову супруги смотрит вниз, на судей.

Все разом задерживают дыхание, когда в зал вводят Йоханнеса. Нелла прижимает руку ко рту, а Корнелия не удерживается.

– Хозяин, – кричит она. – Хозяин!

Йоханнес пытается идти сам, без помощи стражников, но получается плохо. Олдермены напряженно за ним наблюдают. Нет сомнений, Йоханнеса подвергли пытке и покалечили. Он клонится на один бок, подволакивает ногу.

Как же сильно изменился его вид за эти несколько дней! Плащ порван и измазан; и все же, занимая свое место, Йоханнес расправляет его, словно тот соткан из золота.

Пытка явно ничего не дала. Узник сумел сохранить свои секреты – ведь если бы не так, судебное заседание просто не потребовалось бы. Цель слушаний – нажать на заключенного, публично унизить и одновременно создать видимость правосудия. Все в точности так, как сказал Йоханнес во время их разговора в камере: чем больше людей принимает участие в ритуале, тем более справедливым он кажется.

Нелла вспоминает праздник у ювелиров. Как привлекателен он был, такой опытный и мудрый, как притягивал окружающих. Где все эти люди теперь? Почему посмотреть, как он сражается за свою жизнь, пришли только чиновники и дети?

Корнелия шепчет:

– Ему нужна трость.

– Нет, Корнелия. Он хочет показать публике, как с ним обошлись.

– И испытать нашу способность к состраданию. – Ханна Маквреде подсаживается к ним и берет руку Неллы в свои.

У Неллы душа разрывается. Все это время она считала, что Йоханнес не давал Марин жить, как та хотела, – а на самом деле все было наоборот. Какое щедрое у Йоханнеса сердце – и куда оно его привело!

Если бы только Марин могла сейчас отплатить тем же – сейчас, когда это так необходимо. Возможно, уже поздно уговаривать Джека изменить показания; возможно, поздно унимать гнев Франса. Сейчас, когда в дело вмешалось государство, какой безрассудный безумец рискнет бросаться под шестеренки его судебной системы, завертевшиеся при одном слове «содомия»? Потрогать мое состояние невозможно. Оно как воздух. А вот ребенок – это осязаемо. Отдай нам своего будущего ребенка, Марин, разреши создать хотя бы видимость нормального брака.

Игрушечная колыбель; сахарная голова в руке маленькой Агнес; раздутый живот игрушечной Марин; идеальная, без изъянов, кукла Джек… Нелла проклинает миниатюристку за то, что та не подала ни знака, ни намека. Что толку от подобной пророчицы?

К ней наклоняется Ханна:

– Мы уже пристроили половину сахарных голов, которые забрали утром. Арнуд хочет отправить несколько штук в Гаагу, своим родственникам. Я уверена, скоро мы возьмем у вас еще – просто имейте это в виду, когда будете разговаривать с другими… заинтересованными покупателями.

Нелла испытывает неловкость. Она не против поморочить Арнуда, он как будто даже сам напрашивается, но вот с Ханной это кажется бесчестным.

– А клиенты знают, откуда сахар? – спрашивает она.

Теперь Ханнина очередь краснеть.

– Арнуд не упоминал об источнике. Впрочем, сахар отличный. Я думаю, достанься он нам от самого Вельзевула, мой муж все равно продал бы его.

Слова Ханны вселяют в Неллу надежду; только поможет ли это Йоханнесу? Здесь, в зале суда, в этом очень легко усомниться. Дождь льет все сильнее, стучит по крыше.