Миниатюрист

Пока Корнелия собирает окровавленное белье, они смотрят друг другу в глаза. В дыхании Марин слышны хрипы – звук, от которого кожа остальных идет мурашками. Нелла поворачивается к окну; смотрит, как на канал опускается ночь. Дождь наконец затих. Над узкими крышами, над трубами и флюгерами светит луна и простирается усеянное звездами небо.

Глядя на задернутые бархатные занавеси кукольного домика, Нелла думает, что при заказе Йоханнес кое-чего не учел. Где комната Марин – та самая, с сушеными растениями, чучелами, образцами и картами? Есть два кухонных помещения, кабинет, гостиная, спальни, даже мансарда. Возможно, так Йоханнес защищал сестру – а может, ему просто не пришло это в голову. Миниатюристка ничего не прислала для тесного мирка Марин. Ее тайная комната так и осталась тайной.

Праведник

Нелла и Корнелия забываются сном прямо тут же, в креслах, притащенных из гостиной. Спят беспокойно, потому что Марин стонет и мечется в постели.

Когда Нелла просыпается, колокола отбивают восемь утра. В комнате все еще стоит резкий запах крови, испражнений, рвоты, больной плоти. Огонь погас. По полу рассыпаны засохшие стебли лаванды, с вечера так и валяется на боку опрокинутый серебряный кувшин.

Суд над мужем начался час назад.

Нелла лихорадочно распахивает шторы. Корнелия открывает глаза, бросается к постели.

– Я к Йоханнесу.

– Не оставляйте меня, – умоляет Корнелия. – Я не знаю, что делать.

Подушка Марин пропиталась потом; завернутая в одеяло Теа спит у матери на груди. При звуках их разговора роженица тоже открывает глаза. Измазанная кровью и телесными жидкостями кожа все еще слабо пахнет миндалем, и Нелла вдыхает его горький аромат. Надо идти в ратушу – но как оставить Марин?

– Ступай, Нелла, потом расскажешь, – едва слышно произносит Марин. – Ступай. Корнелия, останешься со мной.

Корнелия хватает руку Марин и целует с пылким обожанием.

– Конечно. Конечно, госпожа. Конечно, я останусь.

Пуповина так и тянется наружу из недр Марин, конец присох к матрасу. Нелла хочет его отодрать, словно это чему-то поможет. Тщетно. Марин стонет от боли.

– Ей надо выспаться, – говорит Корнелия. – И чтобы никто не мешал.

Марин шепчет:

– Я знаю, Нелла, ты хочешь пригласить кого-нибудь в помощь… Нет, никто не должен знать.

Теперь, когда Теа покинула материнское чрево, живот Марин немного опал; однако послед до сих пор не вышел. Когда Нелла нажимает на живот, Марин вздрагивает. Все неправильно, думает Нелла. Живот твердый, он не проминается; и у нее возникает страшная мысль: а если там еще один ребенок? Плохо, что она так мало в этом смыслит. Вот бы сюда позвать ее собственную матушку! Никогда Нелла не ощущала такого бессилия.

Марин ловит ртом воздух, корчится от удушья. Корнелия подхватывает Теа.

– Госпожа? – зовет служанка, но Марин только колотит по воздуху рукой.

Теа, уловив издаваемые матерью непонятные звуки, начинает беспокоиться. Под ее писк Нелла утаскивает Корнелию в угол.

– Посмотрите, госпожа, ну посмотрите, – шепчет служанка, с несчастным видом глядя на Теа. – Что нам делать?

– О чем ты?

– Как нам быть со всем этим?

– Найди Реестр Смита, – шипит Нелла, не слушая ее причитания. – И позови кормилицу, повитуху, кого-нибудь понимающего.

Корнелия с ужасом смотрит на ребенка.

– Госпожа Марин меня убьет!

– Корнелия, просто сделай. Йоханнес хранит деньги в кабинете, в сундуке. Дай кормилице столько, чтобы заткнуть ей рот. А если там не хватит, продай серебро.

– Но, госпожа…

Нелла сбегает по ступенькам крыльца и, задыхаясь, несется к ратуше. Влетает на галерею вся красная – и обнаруживает, что там битком набито, а разбирательство идет полным ходом. Ей приходится сесть в последнем ряду. Измотанная, плохо соображающая, с больной головой; глаза режет от недосыпа, под ногтями красно от засохшей крови Марин. Нелле хочется кричать: пусть Йоханнес услышит новость, пусть знает, какое чудо ждет его дома. Нельзя. В каком странном мире мы живем, думает она, если я могу нанести маленькой Теа вред, просто объявив о ее появлении на свет…

Йоханнес сидит ровно, старается не тревожить изувеченное тело; голова высоко поднята. Слабберт и олдермены на своих местах, Джек пристроился сбоку; на свидетельском месте дает показания Франс Мерманс.

Почему нет Агнес, что она пропустила?..

– Агнес Мерманс уже дала показания? – спрашивает Нелла у сидящей рядом женщины.

– В семь часов, госпожа, в самом начале. Так тряслась – просто вцепилась в Библию.

Женщина качает головой, и тут до Неллы доносится голос Слабберта. Арбитр разливается певчей птицей:

– Ваша супруга засвидетельствовала увиденное собственными глазами в тот вечер двадцать девятого декабря, – говорит он. – Я не решился бы тревожить женщину подобными расспросами… но сейчас ваш черед отвечать, давайте же копнем глубже. Расскажите суду, что вы видели, господин Мерманс.

Пастор Пелликорн в нетерпеливом предвкушении подается вперед.

Мерманс бледен. Он неловко ворочается на своем сиденье и кивает.