Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

Так как вопрошание существует только в языке, будь то язык жестов, манер, организации общества, вопрос о вопросе в каждом своем движении – вопрос о языке. А поскольку это к тому же вопрос не контингентный, а тот единственный вопрос, которым заражены все формы поведения, связанные с языком и окрашенные языковой тинктурой, вопрос, в котором все они достигают апогея, но не окончательности, и, кроме того, поскольку это вопрос не «логический», а словно бы то предупредительно, то настойчиво исследующий структуру логоса, – он является фило-логическим вопросом par excellence. Как в таком случае обстоит дело с вопросом «Что такое филологический вопрос?»? Раз вопрос о вопросе – фундаментально (точнее, а-фундаментально) филологический, то вопрос об одном определенном типе вопроса, который расценивается как «филологический», будет не просто сужением вопроса о вопросе, но и отклонением от его вопросительного смысла. В таком случае будет обсуждаться лишь определенная и требующая дальнейшего определения дисциплинарно-техническая проблема с уже заданными историческими параметрами, которая допускает только внутринаучные и процессуально-логические решения. Но вопрос о филологическом вопросе можно понимать и в другом смысле. Тогда вопрос будет предполагать, что филология определяется в первую очередь своими вопросами, то есть не неким заданным предметным полем и в еще меньшей степени допущениями, убеждениями и принятыми на веру положениями, раньше именовавшимися мировоззренческими, а теперь – так называемыми культурными; и далее, он будет предполагать, что подход к тому, что в строгом смысле можно назвать филологией, отыскивается, только если задавать вопрос о филологическом вопросе. Такой вопрос позволит освободить филологию от doxai других дисциплин, техник познания или форм опыта и позволит, как минимум в теории, отделить ее от ставших сегодня сомнительными унаследованных элементов, исторически определявших – по большей части под покровительством юридических, конфессиональных или антиконфессиональных убеждений – ее границы. Таким образом, вопрос о том, что такое филологический вопрос, не есть вопрос о контурах филологии как твердо укоренившейся академической дисциплины – если бы она была в полном смысле укоренившейся, такого вопроса бы не возникло; и это не вопрос о шансах на стабилизацию этой дисциплины в борьбе с враждебным захватом ее ресурсов другими, якобы более прибыльными дисциплинами – иначе вопрос свелся бы к попытке, как Мюнхаузен, подпереть распадающийся порядок этим же самым распадающимся порядком. Но этот порядок – и это тоже предполагается нашим вопросом о том, что такое филологический вопрос вообще, – возможно, вообще нельзя «подпереть», он не «стоит» того и, может быть, не имеет «значения», которое оправдывало бы его дальнейшее существование. Продолжить эти оговорки можно было бы так: где бы ни возникали подобные значения, оценки, нормативные инстанции в филологии на протяжении ее истории, их заимствовали из смежных дисциплин, пользовавшихся уважением в обществе, и филология только в исключительных случаях подвергала эти значения и оценки критическому анализу. Из ancilla theologiae et iurisprundentiae[63] она превращалась во вспомогательную отрасль историографии, социологии, психологии, культурной антропологии и истории техники и подчинялась диктату их интересов, перспектив и методологических императивов – не всегда себе во вред, но только изредка в пользу своей критической силы.