Мир без конца

– Король, чуть что, повышает налоги на шерсть. Вот недавно ввел дополнительный налог, фунт с каждого мешка шерсти. Это помимо старого налога в две трети фунта. Шерсть уже стоит настолько дорого, что итальянцы присматривают ее в других странах, например в Испании. Торговля слишком зависит от воли монарха.

– Но все-таки это пропитание. Чем тебе еще заниматься?

Мерфин очевидно подводил разговор к свадьбе, но сама Керис эту тему предпочитала не обсуждать.

– Не знаю. – Девушка улыбнулась. – Когда мне было десять, я хотела стать врачом. Думала, что, разбирайся я в медицине, спасла бы жизнь маме. Все надо мною смеялись. Я не понимала, что врачами могут быть только мужчины.

– Ты можешь стать знахаркой, как Мэтти.

– Это будет для моих настоящим ударом. Представь, что скажет Петранилла! Мать Сесилия считает, что мой удел – монашество.

Мерфин рассмеялся:

– Видела бы она тебя сейчас!

Он поцеловал нежную кожу на внутренней стороне ее бедра.

– Может, ей тоже этого хочется, – возразила Керис. – Знаешь ведь, что говорят про монахинь.

– А почему она решила, что тебе нужно в монастырь?

– После крушения моста я помогала ухаживать за ранеными. И мать-настоятельница говорит, что у меня прирожденный дар.

– Так оно и есть. Даже я это вижу.

– Я лишь выполняла указания Сесилии.

– Но людям после разговора с тобой становилось легче. Ты всегда выслушивала их и только потом говорила, что делать.

Девушка погладила Мерфина по щеке.

– Я не могу стать монахиней. Ты мне слишком нравишься.

Волосы на ее лобке были красновато-рыжими, с золотистым отблеском.

– У тебя родинка. Прямо здесь. Надо же, в таком месте.

– Знаю. Это с детства. Я всегда считала, что это ужасно, и так радовалась, когда у меня начали расти волосы. Теперь-то, думала я, муж не увидит. А ты рассмотрел.

– Монах Мердоу назвал бы тебя ведьмой. Лучше не показывай ему.

– Даже если он останется последним мужчиной на свете.

– Эта родинка спасает тебя от богохульства.

– О чем ты?

– Арабы каждое произведение искусства создают с небольшим изъяном, чтобы оно не могло тягаться с божественным совершенством.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Один флорентиец рассказывал. Послушай, по-твоему, гильдии нужен остров?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я бы его взял.

– Четыре акра камней и кроликов? Зачем?

– Построил бы склад и строительный двор. Камни и дерево по реке прибывали бы сразу ко мне. А после моста возвел бы на острове дом.

– Хорошая мысль. Но просто так его не отдадут.

– А если в качестве частичной уплаты за постройку моста? Я мог бы, скажем, отдать за него половину жалованья за два года.

– Твое жалованье – четыре пенса в день… тогда остров стоил бы чуть больше пяти фунтов. Мне кажется, что гильдия будет рада получить столько за бесплодный остров.

– Думаешь, здравая мысль?

– Думаю, когда мост будет построен и остров станет доступным, ты поставишь там дома и станешь их сдавать.

– Да, – задумался Мерфин. – Надо поговорить с твоим отцом.

26

На обратном пути с охоты в Эрлкасл все мужское окружение графа Роланда пребывало в отменном настроении, а Ральф Фицджеральд был попросту счастлив.

Рыцари, сквайры, собаки пересекали подъемный мост графского замка, точно вражеское войско. Морось в воздухе приятно холодила разгоряченных, усталых и довольных людей и животных. Охотники могли похвастаться несколькими по-летнему упитанными оленихами – из них выйдет отличный ужин – и крупным старым самцом, слишком жесткое мясо которого годилось только для собак; его убили из-за роскошных рогов.

Всадники спешились во дворе, в нижней петле рва, имевшего форму восьмерки. Ральф расседлал Гриффа, пробормотал ему в ухо слова благодарности, накормил морковкой и передал конюху. Поварята утащили окровавленную тушу оленя. Мужчины громко вспоминали охоту, смелые прыжки, опасные падения и чудесные избавления, когда рассказчик бывал буквально на волосок от гибели; хвастались, шутили, смеялись. Ральф еще чувствовал запах, который так любил: смесь конского пота, вымокших собак, кожи и крови.

Осознав, что стоит подле лорда Уильяма Кастера, старшего сына графа, он заметил:

– Великолепная охота.

– Отличная, – согласился лорд, сдвинул шапку и почесал лысеющую голову. – Хотя жаль, конечно, старого Бруно.

Бруно, вожак собачьей своры, чуть поспешил. Самца уже загнали, у того не осталось сил бежать, и он развернулся на собак, выставив вперед могучие окровавленные плечи. Пес подпрыгнул, чтобы вцепиться жертве в горло, но олень последним усилием вскинул голову, выгнул мускулистую шею и поддел пса рогами. Это усилие оказалось смертельным: спустя мгновение его уже терзали собаки, – однако, прощаясь с жизнью, старый самец намотал на рога кишки Бруно, точно спутанную веревку, и Уильям, чтобы избавить пса от страданий, длинным кинжалом перерезал ему глотку.

– Смелый был пес. – Ральф сочувственно сжал плечо Уильяма.

– Как лев, – согласился лорд.