Мир без конца

– Размер гериота устанавливается по обычаю, закрепленному в манориальных свитках, – медленно, еще по-мальчишески тонким голосом произнес Вулфрик. – Это не предмет торга.

Староста быстро возразил:

– Но гериот может меняться. Его размеры не прописаны в «Книге Страшного суда»[49].

Ральф вмешался:

– Вы что тут, законники? Если нет, тогда заткнитесь. Гериот составляет два фунта десять шиллингов. А все остальные деньги, которые переходят из рук в руки, не ваше дело.

Гвенда с ужасом поняла, что Ральф может нарушить данное ей слово. Тихо, но отчетливо и строго она проговорила:

– Вы мне обещали.

– С чего мне было что-либо тебе обещать? – осведомился Ральф.

На этот вопрос – единственный – она не могла ответить прилюдно.

– Я вас просила, – прошептала она.

– А я сказал, что подумаю. Но ничего не обещал.

Она никак не могла заставить лорда сдержать слово. Ей захотелось придушить Ральфа.

– Нет, вы обещали! – выкрикнула она.

– Лорды не сговариваются с крестьянами.

Девушка лишилась дара речи. Все оказалось зря: долгий путь до Кингсбриджа, унизительное раздевание перед Ральфом и Аланом, постыдное действо в «Колоколе». Она предала Вулфрика, а землю юноша так и не получил.

Гвенда уставила палец в лорда и хрипло выговорила:

– Будь ты проклят, Ральф Фицджеральд!

Лорд побледнел. Проклятие разъяренной женщины считалось весьма действенным.

– Поосторожнее со словами, девка. Для ведьм, изрыгающих проклятия, существуют наказания.

Гвенда потупилась. Ни одна женщина не могла отнестись к такой угрозе легкомысленно. Обвинения в ведьмовстве легко раздавались, но вот доказать свою невиновность было куда труднее.

Все-таки она не удержалась:

– Тем, кто не получает по заслугам в этой жизни, воздастся в следующей.

Ральф не ответил и повернулся к Перкину.

– Где деньги?

Перкин разбогател вовсе не потому, что говорил всем, где хранит свою кубышку.

– Сейчас принесу, милорд.

– Идем, Гвенда, – сказал Вулфрик. – Милости здесь ждать нечего.

Девушка постаралась отогнать слезы, что наворачивались на глаза. Гнев уступил место горю. Они потерпели поражение после всего, что пришлось вытерпеть. Она опустила голову и отвернулась, чтобы никто не видел ее лица.

Тут раздался голос Перкина:

– Погоди, Вулфрик. Тебе нужна работа, а мне нужны работники. Иди ко мне. Я буду платить тебе пенни в день.

Юноша побагровел от стыда: ему предлагали батрачить на земле, которую прежде держала его семья.

Перкин добавил:

– И Гвенду возьму. Вы молодые, работящие.

Толстяк вовсе не злорадствовал: Гвенда это понимала, – а лишь преследовал собственные интересы – желал заполучить двух сильных молодых батраков, которые помогли бы ему обрабатывать увеличившиеся владения. Перкину было безразлично – а может, он и не догадывался, – что для Вулфрика это стало последней каплей унижения.

Перкин уточнил:

– Шиллинг в неделю на двоих. Вы будете купаться в деньгах.

На Вулфрика было больно смотреть.

– Работать за деньги на земле, которую моя семья держала десятки лет? – переспросил он. – Никогда.

Юноша развернулся и вышел.

Гвенда двинулась следом, гадая, что же им теперь делать.

29

Вестминстер-холл[50] оказался огромным, больше иного собора. Высоченный потолок самого важного зала в Вестминстерском дворце, пугающе длинного и широкого, подпирали два ряда высоких колонн.

Осознав, что граф Роланд чувствует себя здесь как дома, Годвин испытал удар по самолюбию. Граф и лорд Уильям уверенно выступали в штанах-чулках: одна штанина красная, другая черная. Все графы и почти все бароны были знакомы между собой и похлопывали друг друга по плечам, перешучивались, громогласно хохотали над остротами. Приору хотелось напомнить им, что на судебных заседаниях, проходящих в этом помещении, любого из них могут приговорить к смерти, хоть они и знатного сословия.

Сам настоятель и его спутники держались робко, переговаривались только друг с другом, да и то вполголоса. Однако Годвин признавал, что причиной тому не почтительность, а волнение. Годвин, Эдмунд и Керис чувствовали себя неловко. Никто из них прежде не бывал в Лондоне. Единственного их знакомого в столице, Буонавентуры Кароли, сейчас в городе не было. Жители Кингсбриджа не знали местных улиц, одежда их выглядела старомодной, а деньги, которых, по их мнению, они взяли с собой довольно много, таяли на глазах.

Олдермен, впрочем, не отвлекался на такие мелочи. Керис казалась рассеянной, как будто думала о чем-то куда более важном, чем дело, с которым они прибыли сюда, но это вряд ли соответствовало истине. А вот Годвин весь извелся. Недавно избранный приор понимал, что бросил вызов одному из величайших владык страны. На кону стояло будущее города. Без моста Кингсбридж захиреет. Аббатство, ныне духовная опора одного из самых крупных городов Англии, съежится до размеров незаметной обители в крохотной деревушке, где несколько монахов будут молиться в гулкой пустоте осыпающегося собора. Нет, Годвин боролся за свою должность не ради того, чтобы безропотно наблюдать, как трофей обращается в пыль.