Мир без конца

Поскольку ставки были высоки, он стремился все знать и всем заправлять, не сомневаясь, что превосходит по уму едва ли не каждого при дворе, как было в Кингсбридже. Но в Вестминстере он почему-то утратил эту уверенность, и его охватило смятение.

Утешением Годвину служил Грегори Лонгфелло, друг по университету, обладавший гибким умом и хорошо знавший королевское правосудие. Лонгфелло упорно и дерзко вел Годвина по лабиринтам судопроизводства и подал прошение в парламент, как подавал прежде множество раз. Разумеется, обсуждать это прошение не стали, оно поступило в королевский совет, в котором верховодил канцлер. Законники канцлера – все друзья или знакомые Лонгфелло – могли передать прошение в суд Королевской скамьи, который рассматривал дела, представляющие интерес для короны. Но, как и предвидел Грегори, они сочли вопрос слишком мелким, чтобы утомлять короля, и направили документ в палату общих прошений, или суд общих тяжб[51].

Все это заняло шесть недель. Заканчивался ноябрь, на улице холодало. Строительная пора фактически завершилась.

Сегодня наконец кингсбриджские просители предстали перед сэром Уилбертом Уитфилдом, опытным судьей, о котором говорили, что ему благоволит сам король. Сэр Уилберт был младшим сыном некоего северного барона. Его старший брат унаследовал титул и владения, а Уилберт сначала собирался стать священником, потом изучал право, приехал в Лондон и сумел утвердиться при королевском дворе. Грегори предупреждал, что судья будет склонен предпочесть графа монаху, но превыше всего для него интересы короля.

Судья восседал на высокой скамье у восточной стены дворца между окнами, что выходили на Гринъярд[52] и на реку Темза. Перед ним за длинным столом сидели два писаря. Для тяжущихся ни скамей, ни табуретов не предусматривалось.

– Сэр, граф Ширинг направил вооруженный отряд перекрыть доступ в каменоломню, принадлежащую Кингсбриджскому аббатству, – начал Грегори, едва сэр Уилберт обратил на него взор. Голос стряпчего дрожал от деланого негодования. – Каменоломня, расположенная в его графстве, была пожалована монахам королем Генрихом I около двухсот лет назад. Копия хартии передана суду.

У сэра Уилберта было розовое лицо и седые волосы. Он смотрелся привлекательно, однако, стоило ему заговорить, стали видны гнилые зубы.

– Хартия передо мной.

Граф Роланд медленно, словно скучая, произнес:

– Каменоломня была пожалована монахам для постройки собора. – Он не стал дожидаться, пока судья предоставит ему слово.

– Но хартия не ограничивает использование каменоломни конкретными целями, – быстро возразил Грегори.

– А теперь они собираются строить мост, – продолжал Роланд.

– Вместо того, что рухнул на Духов день! Старый мост тоже был возведен двести лет назад из дерева, пожалованного королем. – Стряпчий говорил так, словно его оскорбляло каждое слово графа.

– На постройку нового моста вместо рухнувшего разрешение не требуется, – живо отозвался сэр Уилберт. – В хартии говорится, что король будет рад посодействовать возведению собора, но ни слова не сказано о том, что по завершении строительства аббатство лишится каких-либо прав или что ему запрещается использовать камень в иных целях.

Годвин приободрился. Похоже, судья принял сторону аббатства.

Грегори развел руками, словно судья высказал нечто само собой разумеющееся.

– Именно, сэр. Эти договоренности между приорами Кингсбриджа и графами Ширинг соблюдались на протяжении трех столетий.

Годвин знал, что дело обстоит не совсем так: во времена приора Филиппа хартию пытались оспорить, – но этого не ведали ни сэр Уилберт, ни граф Роланд.

Граф держался высокомерно, словно препирательства с законниками были ниже его достоинства, но это было обманчивое впечатление: возражал он весьма продуманно.

– Но в хартии не говорится, что аббатство освобождается от обложения.

– Тогда почему же никто не вводил пошлин и сборов до сих пор? – спросил Грегори.

Ответ у Роланда был наготове:

– Мои предшественники тем самым жертвовали собору, руководствуясь соображениями благочестия. Но эти соображения вовсе не предполагают моего участия в постройке моста. А монахи отказываются платить пошлину.

Внезапно разговор принял совершенно иное направление. «Удивительно быстро, – подумал Годвин, – не как на заседаниях в доме капитула, которые могут длиться часами».

Стряпчий воскликнул:

– Но люди графа не дают вывозить камень и даже убили одного возчика!

– Тогда спор лучше разрешить как можно скорее, – рассудил сэр Уилберт. – Итак, каков ответ аббатства на довод, что граф имеет право вводить таможенную пошлину на грузы, провозимые по дорогам, мостам и бродам его графства, независимо от того, пользовался он этим правом ранее или нет?

– Что камни не просто везут по землям графа – само месторождение находится на этих землях. А значит, так называемая пошлина есть не что иное, как налог, взимаемый с аббатства за камень, что противоречит хартии Генриха I.

Годвин уныло отметил, что довод никак не подействовал на судью.

Однако Лонгфелло еще не закончил.