Мир без конца

«А ведь через год после смерти настоятеля Антония Кингсбриджское аббатство не узнать», – удовлетворенно думал Годвин, стоя на воскресной службе после закрытия шерстяной ярмарки.

Главным новшеством стало отделение братьев от сестер. Они больше не встречались во дворе, в библиотеке, в скриптории. Даже в соборе новая резная дубовая ширма по центру хоров не позволяла им видеть друг друга во время служб. Только в госпитале монахи и монахини иногда невольно сталкивались.

В проповеди приор Годвин говорил о том, что крушение моста в прошлом году было Божьей карой за отступление братьев и сестер от соблюдения уставов и за грехи горожан. Новый дух строгости и чистоты в аббатстве и дух благочестия и смирения в городе станут залогом благоденствия в этой жизни и в вечности. Он видел, что проповедь приняли благосклонно.

После настоятель обедал в доме приора с казначеем Симеоном. Филемон поставил на стол тушеного угря и сидр.

– Я хочу построить новый дом приора, – сказал Годвин.

Длинное худое лицо Симеона вытянулось еще больше.

– По какой-то особенной причине?

– Убежден, что из всех христианских приоров я единственный живу в лачуге, будто дубильщик. Подумай о людях, гостивших здесь за последние двенадцать месяцев, – это и граф Ширинг, и епископ Кингсбриджский, и граф Монмут. Сия лачуга недостойна подобных особ: создает превратное представление о нас и нашем монастыре. Нам необходимо величественное здание, соответствующее Кингсбриджскому аббатству.

– Значит, вы хотите построить дворец, отец-настоятель, – уточнил Симеон.

Годвин услышал в голосе казначея неодобрение, как если бы тот думал, что приор намеревается прославить не столько аббатство, сколько себя, и сухо ответил:

– Если угодно, назови дворцом. Почему бы и нет? Епископы и приоры живут во дворцах. Не для собственного удобства, а для гостей, а также ко славе Церкви, кою они представляют.

– Конечно, – согласился Симеон, сообразив, что возражать бессмысленно. – Но нам это не по средствам.

Годвин нахмурился. По уставу старшие монахи могли спорить с настоятелем, однако правда заключалась в том, что он терпеть не мог, когда ему перечили.

– Ерунда. Кингсбридж – одно из самых богатых аббатств Англии.

– Так считается: у нас и в самом деле немало владений, – но в этом году опять упали цены на шерсть, уже пятый год подряд. Наши доходы сокращаются.

Внезапно в разговор вмешался Филемон:

– Говорят, итальянские купцы теперь покупают пряжу в Испании.

Он заметно изменился. Добившийся своего, ставший послушником, он больше не казался неуклюжим подростком, приобрел уверенность, простиравшуюся до того, что он позволял себе вмешиваться в беседу приора и казначея – и вполне по делу.

– Возможно, – ответил Симеон. – Если коротко, шерстяная ярмарка пострадала из-за отсутствия моста, и мы получили намного меньше податей и пошлин, чем обычно.

– Но у нас тысячи акров пахотных земель, – напомнил Годвин.

– Там, где расположены основные наши земли, в прошлом году из-за дождей урожай был плохим. Крестьяне едва выживают. Какие уж подати, когда им нечего есть…

– Все-таки они должны платить, – сказал Годвин. – Монахи тоже живут впроголодь.

Филемон снова вмешался:

– Когда деревенский староста говорит, что какой-то крестьянин не уплатил положенного или что земли заброшены, так что платить некому, нет способа проверить, врет он или не врет. Крестьяне, бывает, подкупают старост.

Годвин разозлился. Сколько подобных разговоров ему пришлось вытерпеть в прошлом году! Он был полон решимости навести порядок в хозяйстве аббатства, но всякий раз, пытаясь изменить текущее положение дел, натыкался на препятствия.

– Что ты предлагаешь? – раздраженно спросил он Филемона.

– Пошлите кого-нибудь объехать деревни. Пусть этот человек потолкует со старостами, посмотрит на землю, зайдет к крестьянам, которые уверяют, что помирают с голоду.

– Если можно подкупить старосту, точно так же можно подкупить и проверяющего.

– Только не монаха. Зачем нам деньги?

Годвин припомнил былую тягу Филемона к воровству. Монахам личные деньги и вправду ни к чему: во всяком случае, по уставу – но это вовсе не значит, что они неподкупны. Однако визит монастырского проверяющего наверняка расшевелит старост.

– Неплохая мысль, – согласился приор. – Хочешь поехать?

– Для меня это честь.

– Тогда договорились. – Годвин повернулся к Симеону: – Все равно у нас огромные доходы.

– И огромные расходы, – откликнулся казначей. – Мы платим епископу, кормим, одеваем и предоставляем кров двадцати пяти монахам, семи послушникам и девятнадцати иждивенцам аббатства. У нас тридцать уборщиков, поваров, конюхов и других работников. Мы целое состояние тратим на свечи. Монашеское облачение…

– Ладно, понятно, – нетерпеливо перебил Годвин. – Однако я твердо намерен возвести дворец.

– Где вы найдете деньги?

Настоятель вздохнул.

– Наверное, где обычно: попрошу у матери Сесилии.

Он увиделся с настоятельницей через несколько минут. В иных обстоятельствах приор пригласил бы Сесилию к себе, подчеркнув муженачалие в христианской Церкви, но сейчас почел уместным ей польстить.