Мир без конца

Керис отправилась в двухдневное путешествие в Мелкум, где бывала уже несколько раз, в сопровождении одного из работников отца в качестве телохранителя. На набережной она нашла торговца всякой всячиной из самых отдаленных уголков земного шара: пряностями, птицами в клетках, музыкальными инструментами. Он продал девушке красный краситель из корня марены, которую разводили во Франции, и образец квасцов под названием «spiralum», доставленный, по его словам, из Эфиопии. Торговец запросил семь шиллингов за небольшой бочонок красителя и фунт – за мешок квасцов, а Керис понятия не имела, справедливая это цена или завышенная. В итоге ей достались все запасы торговца, причем он пообещал достать еще со следующего же итальянского корабля. Девушка спросила, в каких количествах нужно применять краску и квасцы, но этого торговец не знал.

По возвращении домой Керис принялась красить нераспроданное сукно. Петранилла пожаловалась на запах, и пришлось развести костер на заднем дворе. Керис знала, что ткань нужно погрузить в раствор краски и прокипятить, а Питер-красильщик объяснил, в каких соотношениях разводить краситель, однако никто не знал, сколько нужно брать квасцов и как вообще ими пользоваться.

Девушка применила способ, от которого недолго было пасть духом, – способ проб и ошибок: пыталась замачивать сукно в растворе квасцов перед покраской; добавляла квасцы одновременно с красителем; кипятила сукно в красителе и докладывала квасцы потом; брала одинаковое количество квасцов и красителя, потом больше, потом меньше. По совету Мэтти испробовала другие средства: дубовый галл, мел, лимонную воду, уксус, мочу.

Времени было в обрез. Во всех городах правом торговать сукном обладали исключительно члены гильдий – послабления делались лишь на ярмарках, где это правило соблюдалось не так строго. А все ярмарки проходили летом. Последней в этом году была ярмарка в День святого Жиля[54], 12 сентября, проходившая в холмах к востоку от Винчестера. Стояла середина июля, для опытов оставалось восемь недель.

Керис начинала рано утром и заканчивала сильно затемно. От постоянного полоскания сукна, подъема и опускания тяжестей у нее разболелась спина. Руки от непрерывного соприкосновения с ядовитыми веществами покраснели и загрубели, в волосы въелся противный запах. Но, несмотря на разочарования, иногда ей бывало радостно, и тогда Керис даже напевала во время работы старые песенки, слова которых смутно помнила с детства. Со своих задних дворов за нею искоса наблюдали соседи.

Время от времени она задумывалась: неужели это и есть ее участь. Керис нередко повторяла, что не знает, чем заняться в жизни, но у нее, возможно, и не было свободы выбора. Врачом ей стать не позволили; торговать шерстью не очень-то нравилось; оказаться в рабстве у мужа и детей она не хотела, но и об участи красильщицы никогда не мечтала. Размышляя об этом, она твердила себе, что желает в жизни чего-то другого. Конечно, коли уж начала, то обязана справиться, но Керис точно знала – это не ее судьба.

Сперва ей удалось добиться лишь коричневато-красного и бледно-розового оттенков. Когда же стал вроде бы получаться наконец нужный оттенок алого, Керис разозлилась: после сушки на солнце и после стирки краска линяла. Она попробовала красить дважды, но результат улучшился незначительно. Красильщик сказал – правда, поздновато, – что пряжа лучше удерживает краску, чем тканое сукно, а шерсть еще лучше; это положительно сказалось на оттенке, но не на прочности цвета.

– Красить можно научиться только у мастера, – несколько раз повторил Питер.

Керис понимала, что так считают все. Приор Годвин изучал медицину по книгам, которым было сотни лет, и прописывал лекарство, даже не взглянув на больного. Элфрик наказал Мерфина, когда тот попытался по-новому вырезать библейскую притчу о неразумных девах. Красильщик Питер даже не пытался получить алый цвет. Одна Мэтти принимала решения на основании того, что видела своими глазами, а не опираясь на признанные имена.

Как-то поздним вечером Элис, скрестив на груди руки и надув губы, долго наблюдала за сестрой. Когда в углах сада собралась тьма, светильник бросил на ее недовольное лицо красный отсвет.

– Сколько же денег нашего отца ты потратила на все эти глупости? – спросила она.

Керис подсчитала:

– Семь шиллингов за крапп, фунт за квасцы, двенадцать шиллингов за сукно – итого тридцать девять шиллингов.

– Боже милостивый!

Керис и сама испугалась. Сумма вышла больше годового заработка большинства горожан.

– Да, много, но заработаю больше.

Элис рассердилась:

– Ты не имеешь права вот так тратить отцовские деньги.

– Не имею права? У меня есть его разрешение, что еще нужно?

– Он стареет. Его суждения уже не те.

Керис изобразила удивление.

– Он судит разумно, намного лучше твоего.

– Ты просаживаешь наше наследство!

– Ах вот ты о чем! Не беспокойся, я заработаю тебе денег.

– Я не собираюсь рисковать.

– Ты и не рискуешь. Рискует отец.

– Он не может бросаться деньгами, которые перейдут нам.

– Скажи ему сама.