Мир без конца

– Что это значит?

– Ты должна подать обвинение, написанное на латыни.

– Милорд, я не умею писать даже по-английски, какая уж там латынь.

– Тебе поможет отец Гаспар. Шериф вынесет это обвинение на обсуждение мировых судей, а тебе еще раз придется рассказать о случившемся. Сумеешь? Судьи могут заинтересоваться даже постыдными подробностями.

Аннет решительно кивнула.

– Если тебе поверят, судьи велят шерифу через месяц призвать лорда Ральфа на суд. Тогда тебе понадобятся двое поручителей-суретиев[58]: это люди, которые внесут определенные суммы денег в залог того, что ты явишься на суд.

– Но кто же ими станет, милорд?

– Одним, например, отец Гаспар, а другим – я сам.

– Благодарю вас, милорд!

– Благодари мою жену, это она убедила меня в том, что нельзя позволять насильникам нарушать на моих землях королевский мир.

Аннет метнула исполненный благодарности взгляд на леди Филиппу, а Гвенда покосилась на Вулфрика, поскольку передала мужу содержание своей беседы с супругой лорда. Он перехватил ее взгляд и едва заметно кивнул в знак признательности. Он знал, что все происходящее – целиком заслуга Гвенды.

Лорд Уильям между тем продолжал:

– На суде тебе снова придется обо всем рассказать. Все твои друзья выступят свидетелями. Гвенда поведает, как встретила тебя, когда ты шла из леса в окровавленном платье; отец Гаспар изложит все то, чем ты с ним поделилась, а Вулфрик повторит, что видел Ральфа и Алана скачущими через поля.

Все поименованные дружно закивали.

– И вот еще что. Затеяв такое дело, вы должны будете идти до конца. Отзыв обвинения – тяжкое преступление, и вас сурово накажут, не говоря уже о том, что Ральф непременно постарается вам отомстить.

Аннет ответила:

– Я не отступлюсь, милорд. Но что ждет Ральфа? Как его накажут?

– О, за изнасилование предусмотрено единственное наказание, – отозвался лорд Уильям. – Виселица.

* * *

Спать легли в большом зале вместе со слугами Уильяма, оруженосцами и собаками, закутавшись в накидки и кое-как устроившись на тростнике, которым устлали пол. Когда пламя в огромном очаге угасло до тусклого свечения тлеющих углей, Гвенда нерешительно потянулась к мужу, робко дотронулась до его руки, погладила шерсть накидки. Они не любили друг друга с самого дня изнасилования, и Гвенда не могла решить, хочет ее Вулфрик или нет. Она сильно его обидела, уязвила, поставив ту злосчастную подножку; готов ли он признать, что, пойдя к леди Филиппе, она загладила свою вину?

Вулфрик ответил незамедлительно: притянул к себе, поцеловав в губы. Она благодарно обмякла в его объятиях. Они немного поласкали друг друга. От счастья Гвенде хотелось плакать.

Она ждала, что он взберется на нее, но он не спешил. Она чувствовала, что ему тоже хочется, он вел себя пылко, и его член затвердел в ее руке, но, должно быть, Вулфрика смущало соседство стольких посторонних. В залах вроде этого парочки совокуплялись частенько, с чем все давно свыклись, но вот Вулфрик, похоже, оробел.

Однако Гвенда твердо вознамерилась загладить недавнюю трещину в их отношениях. Чуть погодя она сама взобралась на мужа, накрывшись накидкой, но когда они задвигались в едином порыве, вдруг заметила, что какой-то подросток по соседству пялится на них широко раскрытыми глазами. Взрослые, конечно, в подобных обстоятельствах отвернулись бы из вежливости, но мальчишка был того возраста, когда плотская любовь манит и зачаровывает, поэтому он просто не мог отвести взгляд. Гвенда же так радовалась, что ей было почти все равно. Она перехватила взгляд мальчишки и улыбнулась, не прекращая движений. Подросток изумленно разинул рот, страшно смутился, пристыженно отвернулся и прикрыл глаза рукой.

Гвенда натянула накидку на голову, спрятала лицо на груди Вулфрика и полностью отдалась наслаждению.

37

Во второй раз в королевском суде Керис чувствовала себя увереннее. Ее уже не пугали ни обширное пространство Вестминстер-холла, ни обилие богатых, облеченных властью людей, что толпились у судейских скамей. Она бывала здесь раньше, имела представление о правилах, и все, что казалось столь непривычным год назад, теперь воспринималось как знакомое. Даже платье она надела в лондонском духе: зеленое по правому боку и синее – по левому. Ей нравилось изучать людей, которые ее окружали, читать по лицам их жизни, различать уверенность и отчаяние, растерянность и коварство. Она легко опознавала тех, кто впервые попал в столицу – по широко раскрытым глазам и сквозившей в облике робости, – и с удовольствием ощущала себя в сравнении с ними сведущей и опытной.

Если ее и посещали неприятные мысли, все они были связаны лишь со стряпчим Фрэнсисом-книжником. Тот был молод, хорошо осведомлен и – Керис казалось, что таковы все законники, – держался весьма уверенно. Этот невысокий мужчина с волосами песочного оттенка, порывистый в движениях и всегда готовый ввязаться в спор, напоминал ей нахальную птичку на подоконнике, клюющую крошки и яростно отгоняющую соперниц. Фрэнсис уверял, что дело верное и опасаться нечего.