Мир без конца

При Годвине, разумеется, был Грегори Лонгфелло. Он выиграл для аббатства слушания против графа Роланда, и приор, естественно, привлек его снова. Грегори доказал свою состоятельность, а вот Фрэнсис пока оставался котом в мешке. Однако у Керис в рукаве имелся козырь – довод, которым она намеревалась сразить Годвина.

Приор как будто нисколько не стыдился того, что обманул саму девушку, ее отца и весь город Кингсбридж. Он неизменно выставлял себя сторонником перемен, рвался вытащить аббатство из трясины, в которую оно угодило при Антонии, выражал сочувствие нуждам горожан, обещал приложить все усилия ради благоденствия монахов и купцов. А затем, всего за год в новой должности, он резко переменился, превратился в свою противоположность и сделался сущим мракобесом – пожалуй, похлеще Антония. Это его нисколько не совестило, а Керис всякий раз негодовала, вспоминая о двуличии Годвина.

Настоятель не имел никакого права принуждать горожан к использованию сукновальни аббатства. Прочие его нововведения – запрет ручных мельниц, поборы с личных рыбных и кроличьих садков – соответствовали закону, несмотря на очевидную алчность приора, но покушаться на сукновальню он был не вправе и сам это знал. «Интересно, – думала Керис, – неужто он и впрямь верит, что любой обман оправдан, если совершается во имя Божье?» Людям, что посвятили себя Господу, полагается быть щепетильнее и честнее мирян, а не наоборот.

Ожидая, когда настанет очередь рассмотрения их дела, Керис поделилась своими мыслями с отцом.

– Никогда не верил тем, кто рассуждал о нравственности с кафедры, – ответил Эдмунд. – Эти якобы возвышенные личности всегда найдут предлог нарушить ими же введенные правила. Я предпочту вести дела с мелкими грешниками, которые убеждены, что в конечном счете выгоднее говорить правду и держать слово. Такие вряд ли станут юлить и выдавать белое за черное.

В такие мгновения, когда отец становился собою прежним, Керис отчетливо сознавала, насколько сильно изменился олдермен. В последнее время он нечасто выказывал былую хватку и смекалку, зато частенько делался забывчивым и рассеянным. Керис подозревала, что ухудшения начались за несколько месяцев до того, как она их заметила; возможно, именно этим объяснялось, почему отец роковым образом не сумел предвидеть крах шерстяного рынка.

После нескольких дней ожидания их наконец пригласили к сэру Уилберту Уитфилду, розовощекому судье с гнилыми зубами, что год назад рассматривал иск аббатства против графа Роланда. Керис внезапно забеспокоилась, стоило судье занять свое место на скамье у восточной стены. Пугало, что простой смертный облечен этакой властью. Если он примет неверное решение, новое суконное дело Керис погибнет, ее отец разорится, а о деньгах на новый мост лучше забыть.

Но заговорил стряпчий, и Керис приободрилась. Фрэнсис изложил историю появления сукновальни, поведал, что ее придумал и построил знаменитый Джек Строитель, а приор Филипп даровал горожанам право безвозмездного пользования.

Затем он принялся опровергать доводы Годвина, действуя на опережение.

– Верно, что сукновальня находится в плохом состоянии, работает медленно и часто ломается. Но почему приор берется утверждать, что горожане утратили на нее право? Она является собственностью аббатства, и аббатство обязано следить за ее исправностью. Тот факт, что приор пренебрег этой обязанностью, не меняет сути дела. Горожане не могут ремонтировать сукновальню по закону, и никто не должен их к тому принуждать. Дар приора Филиппа не сопровождался никакими условиями.

Тут Фрэнсис выложил свой козырь:

– На тот случай, если приор Годвин возразит, что дар содержал некое обременение, прошу суд ознакомиться с завещанием приора Филиппа.

Годвин явно оторопел. Он-то пытался уверить всех, что завещание утрачено, но Томас Лэнгли, сделав одолжение Мерфину, согласился поискать документ. Монах на один день тайком вынес завещание из библиотеки аббатства, и Эдмунд успел снять копию.

Керис не могла сдержать радости при виде потрясения и негодования Годвина, который понял, что его перехитрили.

Настоятель сделал шаг вперед и возмущенно спросил:

– Как нашли этот документ?

Этим вопросом он выдал себя с головой. Будь завещание в самом деле утрачено, логично было бы выяснять, где его нашли, а не как.

Грегори Лонгфелло заметно встревожился и махнул Годвину рукой, призывая к молчанию. Приор понял и попятился, сообразив, что выдал себя. «Поздно, – злорадно подумала Керис. – Судья наверняка понял: единственно возможная причина злости настоятеля заключается в том, что он знал о содержании завещания, знал, что оно благоприятствует горожанам, и пытался утаить его существование».

Фрэнсис после этого быстро завершил свое выступление. «Толково, – мысленно одобрила Керис. – Двуличие Годвина теперь не тайна для судьи, которому предстояло выслушать свидетельство защиты».

Но Грегори Лонгфелло прибегнул к доводу, который изумил всех.

Он вышел вперед и обратился к судье:

– Сэр, Кингсбридж не является самоуправляемым боро.

И замолчал, как если бы ему больше нечего было сказать.