Мир без конца

Ярость терзала Керис, которая, заодно с прочими монахинями, обихаживала флагеллантов. Все эти увечья были вызваны извращенными религиозными чувствами, которые внушали толпе люди, подобные монаху Мердоу. Они уверяли, что чума ниспослана Богом в наказание за грехи, но ее можно избежать, карая себя по собственной воле. Выходило, будто Господь – мстительное чудовище, затеявшее игру с нелепыми, безумными правилами. Керис же твердо верила, что промысел Всевышнего не сравнится с мелкими мыслишками двенадцатилетнего вожака мальчишеской шайки.

Она трудилась до воскресной утрени, затем пару часов поспала, а когда проснулась, то пошла к Мерфину.

Тот теперь поселился в самом просторном доме на острове Прокаженных. Дом стоял на южном берегу, окруженный обширным садом, который недавно засадили яблонями и грушами. Смотреть за Лоллой и ухаживать за домом он нанял пожилую пару. Их звали Арно и Эмили, но друг к другу они обращались «Арн» и «Эм». Керис нашла Эм на кухне и по ее указаниям двинулась в сад.

Мерфин показывал Лолле, как пишется ее имя, заостренной палочкой на земле. Когда он превратил букву «о» в имени в смешную рожицу, кареглазая девчушка засмеялась. Ей исполнилось четыре года, смуглая кожа все сильнее бросалась в глаза.

Наблюдая за ними, Керис изводила себя сожалениями. Они с Мерфином спали вместе уже почти полгода. Нет, она не хотела ребенка, беременность перечеркнула бы все ее планы, но в глубине души все-таки жалела, что до сих пор не понесла. Эта раздвоенность восприятия побуждала ее рисковать и не предохраняться. «Может, я вообще не смогу больше зачать, – думалось ей, – может, отвар Мэтти-знахарки, выпитый десять лет назад, как-то повредил мне чрево». Как всегда, такие мысли заставили огорчиться, что она так мало знает о человеческом теле и его недугах.

Мерфин поцеловал ее, и они пошли по саду, а Лолла бежала впереди, играя в какую-то затейливую воображаемую игру, что требовала от девочки заговаривать с каждым деревом. Сад выглядел сиротливо, деревья только-только посадили, а землю привезли издалека, чтобы подкормить здешнюю каменистую почву.

– Хочу поговорить об этих бичующихся. – Керис рассказала Мерфину о том, что ночью происходило в госпитале. – Нужно гнать их из Кингсбриджа.

– Хорошая мысль. Все это затеяно лишь для того, чтобы Мердоу подсобрал денег.

– Филемон с ним заодно. Он ходил с миской для подаяний. Ты потолкуешь с приходской гильдией?

– Конечно.

Исполняя обязанности приора, Керис фактически являлась лордом манора, а потому имела полное право изгнать флагеллантов самостоятельно, никого не спрашивая. Но она помнила, что королю подано прошение о хартии, значит, вскоре управление городом перейдет к гильдии; следовательно, нужно понемногу перекладывать решения на горожан. Вдобавок всегда надежнее заручиться поддержкой, прежде чем требовать соблюдения того или иного правила.

– Хорошо бы констебль выпроводил Мердоу и его подручных из города до обедни.

– Филемон будет в ярости.

– Ему не следовало впускать их в собор, ни с кем не посоветовавшись. – Керис понимала, что неприятностей не избежать, но не могла допустить, чтобы страх перед Филемоном помешал ей сделать что-то полезное для города. – Папа, к слову, на нашей стороне, можем на него сослаться. Если действовать тихо и быстро, мы избавимся от них прежде, чем Филемон успеет позавтракать.

– Хорошо. Я попытаюсь собрать гильдию в «Остролисте».

– Встретимся там через час.

Приходская гильдия обезлюдела, как и город в целом, но горстка крупных торговцев выжила: уцелели ткачиха Медж, Джейк Чепстоу и Эдвард-мясник. Присутствовал и новый констебль – Мунго, сын Джона, а его помощники дожидались указаний снаружи.

Разговор длился недолго. Никто из видных горожан не принимал участия в оргии и не одобрял подобных зрелищ. Последним доводом стали слова Керис насчет папской буллы. Керис как исполняющая обязанности приора зачитала постановление гильдии, запрещавшее бичевание и прилюдное оголение на улицах; нарушители подлежали немедленному изгнанию из города, каковое вменялось выполнить констеблю по свидетельству трех членов гильдии. Затем собрание утвердило это постановление.

Констебль Мунго поднялся наверх и разбудил Мердоу, но уйти тихо монах не пожелал: ворвался в общий зал и принялся изрыгать проклятия, рыдать, витийствовать и молиться. Двое помощников констебля подхватили Мердоу под руки и почти вынесли из таверны. На улице он заголосил громче прежнего. Некоторые его сторонники вздумали заступиться за монаха и сами угодили под стражу. Немногочисленные горожане тащились за шумной компанией по главной улице к мосту Мерфина. Никто из них не спорил, а Филемон не показывался. Даже те, кто накануне бичевал себя в соборе, теперь пристыженно помалкивали.

Через мост захотели идти немногие. Когда зевак поубавилось, Мердоу поутих. Праведное негодование сменилось злобным бормотанием сквозь зубы. На дальнем берегу реки монаха отпустили, и он тяжелой поступью двинулся по предместью, даже ни разу не обернувшись. За ним робко потрусили поредевшие последователи.