Троим в помещении было тесно, и Керис не терпелось перебраться в просторную и светлую аптеку нового госпиталя. Пожелав остаться одна, она отослала послушниц, но, увы, насладиться одиночеством не вышло: в аптеку вошла леди Филиппа.
Керис никогда не испытывала по-настоящему теплых чувств к замкнутой графине, но сочувствовала ей и с радостью предоставила бы убежище любой женщине, сбежавшей от такого мужа, как Ральф. Филиппа не доставляла хлопот, не выдвигала непомерных требований и в основном проводила время в своих покоях. Ее не слишком интересовала сестринская жизнь, молитвы и жертвенность. Уж кто-кто, а Керис прекрасно это понимала.
Настоятельница предложила гостье табурет возле скамьи.
Филиппа, несмотря на придворные манеры, всегда отличалась удивительной прямотой. Вот и теперь она начала без предисловий:
– Прошу вас, оставьте Мерфина в покое.
– Что? – Керис одновременно удивилась и оскорбилась.
– Разумеется, вы можете говорить с ним, но не нужно его целовать или обнимать.
– Да как вы смеете?
«Что ей известно? Какое ей дело?»
– Он больше не ваш любовник. Перестаньте его изводить.
Значит, Мерфин рассказал Филиппе о сегодняшней ссоре.
– Но с какой стати он… – Керис оборвала себя, внезапно догадавшись.
Филиппа подтвердила ее догадку:
– Он больше не ваш. Он мой.
– О небеса! – Керис растерялась. – Вы и Мерфин?..
– Да.
– А вы с ним…?
– Да.
– Я понятия не имела! – Керис почему-то казалось, что ее предали, хотя она понимала, что не вправе злиться. Когда же это случилось? – Но как же?.. Где?..
– Зачем вам подробности?
– Верно, ни к чему. – Должно быть, это произошло у него дома, на острове Прокаженных. Скорее всего ночью. – И давно?
– Не имеет значения.
Подсчитать-то нетрудно. Филиппа перебралась сюда меньше месяца назад.
– Вы времени даром не теряли.
Керис сознавала, что это мелочно и недостойно, однако Филиппа милостиво притворилась, что не заметила шпильку.
– Чтобы сохранить вас, Мерфин был готов на все. Но вы его оттолкнули. Так отпустите же! Ему очень трудно было полюбить кого-нибудь после вас, но он полюбил. Не смейте вмешиваться.
Очень хотелось побольнее ударить в ответ, гневно бросить, что Филиппа не имеет никакого права указывать и упрекать. Но беда заключалась в том, что она права: нужно отпустить Мерфина, отпустить навсегда.
Керис не могла допустить, чтобы Филиппа увидела ее слабость.
– Пожалуйста, оставьте меня. – Она попыталась воспроизвести безупречные манеры графини. – Я бы хотела побыть одна.
Филиппа была не из тех, кто позволяет собою помыкать.
– Вы выполните мою просьбу? – холодно уточнила она.
Керис злилась, когда ее загоняли в угол, но сейчас попросту сникла.
– Да, разумеется.
– Спасибо.
Филиппа ушла, а Керис, когда уверилась, что та не вернется и не услышит, разрыдалась.
78
В должности приора Филемон оказался ничуть не лучше Годвина и с головой погряз в попытках хоть как-то наладить хозяйство мужского монастыря. Исполняя обязанности настоятеля, Керис составила для себя перечень основных источников дохода аббатства:
Она передала этот список Филемону, но тот швырнул его обратно, словно оскорбленный до глубины души. Годвин, которому были свойственны и желание обаять, и показная любезность, наверняка поблагодарил бы Керис, а уж потом сунул листок под спуд.
В женской обители Керис ввела новый способ ведения счетов, которому научилась у Буонавентуры Кароли, когда работала с отцом. Раньше на пергаментном свитке просто кратко помечали каждое поступление или выплату, чтобы при необходимости можно было свериться. Флорентийцы же предложили записывать доходы слева, расходы – справа, а внизу обоих столбиков подводили итог. Разница между двумя суммами показывала, удалось ли заработать деньги или дело велось в убыток. Сестра Джоана приняла эту практику с восторгом, но когда она вызвалась растолковать новшество Филемону, тот грубо отказался. Всякое предложение о помощи он воспринимал как оскорбительную недооценку своих способностей.
Он обладал всего одним несомненным даром, причем тем же самым, что и Годвин: умел вводить в заблуждение. Он ловко перетасовал новых монахов, отправил тех, кто мыслил современно – брата Остина и двух других толковых молодых людей, – в обитель Святого Иоанна-в-Лесу, чтобы они не смогли оспорить его власть.