Мир без конца

Гвенде не хотелось, чтобы они подрались. Кто бы ни взял верх, Сэм окажется виновным в глазах закона, потому что сбежал.

– Сейчас уже поздно куда-либо ехать. Давайте обсудим все завтра утром.

Джонно презрительно хмыкнул.

– А ночью твой сын удерет, как ты улизнула из Уигли? Ну уж нет. Спать он будет в железе.

Мужчины, с которыми Сэм работал в поле, тоже подошли и остановились посмотреть.

Джонно обратился к ним:

– Всякий законопослушный человек обязан помочь мне арестовать этого беглеца, а тот, кто помешает, будет наказан по закону.

– Можешь на меня положиться, – отозвался одноглазый. – Я подержу твоего пони.

Остальные захихикали. Никто из них не рвался помогать Джонно. Впрочем, никто не проронил ни слова и в защиту Сэма.

Вдруг Джонно рванулся с места, с кандалами в руках метнулся к Сэму и нагнулся, норовя застать врасплох и нацепить железо ему на ноги.

Возможно, он справился бы с каким-нибудь малоподвижным стариком, но Сэм был начеку: отскочил назад и ударил Джонно ногой. Грязный башмак врезался в левую руку сыну старосты.

Джонно сдавленно хэкнул от боли и злости, выпрямился, согнул правую руку, замахнулся кандалами, целя Сэму в голову. Гвенда услышала испуганный крик и поняла, что кричит она сама. Сэм сделал другой шаг назад.

Джонно понял, что промахивается, и в последний миг разжал пальцы.

Кандалы взмыли в воздух. Сэм шарахнулся от них, пригнулся, но толком увернуться не сумел. Железо садануло его по уху, цепь полоснула по лицу. Гвенда закричала так, как будто ударили ее. Люди охнули. Сэм зашатался, а кандалы упали наземь. На мгновение все застыли. Из носа и уха Сэма полилась кровь. Гвенда было двинулась к сыну, протянула к нему руки.

Тут Сэм пришел в себя, повернулся к Джонно и ловким, текучим движением занес над собою тяжелую деревянную лопату. Джонно еще не успел полностью восстановить равновесие после броска, а потому не смог увернуться, острый край совка вонзился ему в висок. Сэм был силен, и стук, с которым дерево ударило о кость, раскатился по деревенской улице.

Джонно покачивался на негнущихся ногах, когда Сэм ударил снова. Теперь лопата опустилась прямо на макушку. Вскинутая Сэмом обеими руками, она с размаху упала ребром на голову Джонно. На сей раз звук вышел намного глуше, и Гвенда испугалась, что сын раскроил Джонно череп.

Тот рухнул на колени, а Сэм ударил его в третий раз, снова со всей силы, и угодил дубовой кромкой в лоб. «Железный меч причинил бы меньше бед», – в отчаянии подумалось Гвенде. Она шагнула вперед, чтобы остановить сына, однако ее опередили местные мужчины: оттащили его от Джонно, повиснув по двое на каждой руке.

Джонно лежал на земле, под его головой растекалась лужа крови. Зрелище было тошнотворным. Гвенда невольно вспомнила об отце Джонно, старосте Нейте, и подумала, как тот огорчится, увидев изувеченного сына. Мать Джонно умерла от чумы; она-то, во всяком случае, сейчас там, где горю ее не сразить.

Гвенда видела, что Сэм пострадал не сильно. Да, у него шла кровь, но он яростно вырывался, чтобы вновь наброситься на противника. Она наклонилась над Джонно. Его глаза были закрыты, он не шевелился. Она положила ему руку на сердце и ничего не ощутила. Попыталась нащупать биение жизни, как показывала Керис, тоже ничего. Джонно как будто не дышал.

Тут до нее начал доходить смысл случившегося, и она заплакала.

Джонно был мертв, и убил его ее Сэм.

82

В Пасхальное воскресенье 1361 года браку Керис и Мерфина исполнилось десять лет.

Стоя в соборе и внимая пасхальной службе, Керис вспоминала свадьбу. Поскольку они, пускай с перерывами, давно и долго были любовниками, то сами воспринимали церемонию лишь как закрепление продолжительных отношений, а потому, по собственной глупости, решили обойтись скромным и скучным торжеством: наполовину тайная служба в церкви Святого Марка и тихий обед в «Колоколе» на несколько человек. Но отец Жофруа предупредил их накануне, что на свадьбе ожидается по меньшей мере две тысячи человек, и пришлось-таки перебираться в собор. А затем выяснилось, что ткачиха Медж, не обмолвившись ни словечком, устроила пиршество в здании гильдейского собрания для видных горожан; для остальных жителей Кингсбриджа выставили угощение на Поле Влюбленных. В конечном счете это бракосочетание стало, так сказать, свадьбой года.

Керис улыбнулась воспоминаниям. Она тогда надела новое платье из кингсбриджского алого сукна, и его цвет даже епископ, пожалуй, счел бы уместным для такой невесты. Мерфин был в богато расшитом итальянском камзоле, рыжеватого-коричневом с золотыми нитями, и буквально сиял от счастья. Оба они, хоть и с изрядным опозданием, осознали, что их длительные отношения, которые они считали своей личной драмой, много лет занимали всех в Кингсбридже, и теперь город желал отпраздновать счастливую развязку.

Приятные воспоминания улетучились, едва на кафедру взошел старый недруг Филемон. За десять лет после свадьбы он заметно растолстел и обрюзг. Монашеская тонзура и выбритое лицо словно выставляли напоказ дряблую шею, а телеса под облачением колыхались, отчего одеяние напоминало шатер.