Мир без конца

– В твои рисунки закралась ошибка.

Мерфин покосился на Гарольда.

– Хочешь сказать, кое-кто не может в них разобраться?

– Опытные люди говорят, что так строить невозможно, – с вызовом ответил Филемон.

– Опытные люди? – презрительно переспросил Мерфин. – А кто в Кингсбридже опытный? Кто строил мост? Кто работал с самыми крупными зодчими Флоренции? Кто видел Рим, Авиньон, Париж, Руан? Уж верно не Гарольд. Не обижайся, Гарольд, но ты не был даже в Лондоне.

– Не я один считаю, что невозможно поставить восьмиугольный шпиль без опалубки, – проговорил Гарольд.

Мерфину захотелось съязвить, но он остановил себя. У Филемона наверняка припасено что-то еще. Недаром приор столь ретиво ввязался в сражение. Значит, у него есть оружие посильнее слов Гарольда-каменщика. Должно быть, он заручился поддержкой кого-то в гильдии. Но каким образом? Если другие строители подтвердили невозможность установки шпиля, значит, их чем-то соблазнили. Скорее всего посулами заказа.

– Что ты затеял? – спросил Мерфин у Филемона. – Что собрался строить?

– Не понимаю, о чем ты, – фыркнул приор.

– Ты задумал построить что-то еще и предлагаешь заказ Гарольду и его приятелям. Что именно?

– Ты сам-то себя слышишь?

– Новый дворец, больше прежнего? Или новое здание капитула? Уж точно не госпиталь, у нас их три. Выкладывай, ну! Или тебе стыдно?

Последнего Филемон не стерпел.

– Братья хотят поставить капеллу в честь Девы Марии.

– Вот оно что.

Внезапно все обрело смысл. Поклонение Деве Марии распространялось повсеместно. Церковные власти одобряли, ибо волна благочестия, окружавшая Марию, помогала бороться с безверием и ересями, которые поразили паству с началом чумы. По всему свету соборы и церкви прирастали малыми капеллами у восточной – наиболее священной – стены, и эти капеллы посвящались Богоматери. Мерфину не нравилась такая практика: как правило, возникало ощущение, будто капеллы строились задним числом, без учета облика храма, – как оно, собственно, и было.

Но зачем это Филемону? Он все время перед кем-нибудь выслуживается – уж таков его modus operandi[102]; значит, капелла Девы Марии в Кингсбридже должна вызвать благосклонность высшего духовенства.

Филемон делает второй шаг в этом направлении. На Пасху он в проповеди с кафедры собора осудил вскрытие тел. Получается, приор намерен развязать войну. Но с какой целью?

Мерфин решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не выяснит планы Филемона. Он молча спустился с башни по бесчисленным лестничным пролетам.

Домой пришел к обеду. Через несколько минут из госпиталя вернулась Керис.

– Брат Томас совсем плох, – сказал Мерфин. – Ему можно как-то помочь?

Керис покачала головой.

– От старости нет лекарства.

– Он поведал мне, что южный придел обрушился, как будто это случилось вчера.

– Ничего странного. Он вспоминает отдаленное прошлое, но забывает, что было сегодня. Бедный Томас. Не исключено, что он угаснет очень быстро. Во всяком случае, его окружает знакомая обстановка. Монастыри ведь не меняются десятилетиями. Повседневные занятия у него, думаю, во многом те же, что и всегда. Это хорошо.

За бараньей похлебкой с пореем и мятой Мерфин передал Керис разговор на башне. Вдвоем они сражались с приорами Кингсбриджа уже несколько десятилетий – сперва с Антонием, потом с Годвином, теперь вот с Филемоном. Им казалось, что городское самоуправление положит конец бесконечным стычкам. Когда город стал боро, положение и вправду улучшилось, однако Филемон, похоже, не собирался сдаваться.

– Я беспокоюсь не из-за шпиля, – пояснил Мерфин. – Епископ Анри угомонит Филемона и велит возобновить работы, как только об этом узнает. Он хочет быть епископом в соборе с самой высокой башней в Англии.

– Филемон должен это знать, – задумчиво отозвалась Керис.

– Может, он просто хочет показать, что готов строить капеллу Богоматери, но у него не выходит по вине других?

– Может быть, – с сомнением ответила Керис.

Тут на ум Мерфину опять пришел более важный вопрос.

– Понять бы, что он замышляет на самом деле.

– Все действия Филемона объясняются его желанием почувствовать себя важным, – твердо ответила Керис. – Полагаю, он добивается повышения.

– Куда он метит? Да, епископ Монмутский вроде бы умирает, но разве пристало приору грезить об этом сане?

– Значит, ему ведомо что-то такое, чего не знаем мы.

Мерфин не успел ответить. В дверях появилась Лолла.

Он испытал такое облегчение, что на его глазах выступили слезы. Дочь вернулась живой и здоровой. Он осмотрел ее с головы до ног, убедился, что она не изувечена, ходит все той же танцующей походкой, а на ее лице написано обычное недовольство.

Первой заговорила Керис:

– Ты вернулась! Как я рада!

– Правда?

Лолла частенько позволяла себе вслух сомневаться в любви мачехи. Мерфин не обманывался, а вот Керис порой действительно верила в это, поскольку болезненно сознавала, что не может заменить Лолле мать.

– Мы оба рады, – сказал Мерфин. – Ты нас напугала.

– Да ну? – Лолла повесила накидку на крюк в стене и села за стол. – У меня все отлично.

– Но мы-то этого не знали и потому беспокоились.

– Зря. Я вполне могу за себя постоять.