– Ну, для того ему бы пришлось потрудиться, – кисло проговорила Гвенда, но слегка приободрилась.
Посадки и в самом деле оправились удивительно быстро. Наверное, Ральф не ведал, что марена размножается под землей. В мае и июне, когда в Уигли стали приходить вести об очередной вспышке чумы, корни пустили новые побеги, а в начале июля Дэви решил, что пора собирать урожай. В воскресенье Гвенда, Вулфрик и Дэви полдня выкапывали корни. Сначала требовалось разрыхлить землю, затем вытащить растение и обобрать листья, оставив только корешок и стебель. Привычная работа, какой Гвенда занималась всю жизнь, но спина от нее болела ничуть не меньше.
Прибирать на поляне не стали в надежде, что на следующий год марена прорастет самостоятельно, а загрузив тачку кореньями и отвезли через лес в Уигли, где ссыпали корни в амбар, а затем разложили на сеновале для просушки.
Дэви не знал, когда у него выйдет продать урожай. Кингсбридж закрыл все ворота. Разумеется, горожане продолжали покупать еду, но теперь делали это через посредников. Поскольку же Дэви затеял нечто новое, непривычное, ему нужно было объясняться с покупателями, а втолковывать кому-либо что-либо через третьи руки довольно затруднительно. Но он говорил, что попробовать надо. Впрочем, сперва все равно следовало просушить корни и растереть марену в порошок, на что уйдет немалый срок.
Сын больше не заговаривал об Амабел, но Гвенда не сомневалась, что они продолжают встречаться. Дэви притворялся, будто примирился со своей участью, и даже подшучивал над собой, но, расстанься они в действительности, он бы наверняка страдал.
Оставалось лишь надеяться, что он переживет свое увлечение прежде, чем ему исполнится двадцать один год и родительского разрешения на женитьбу уже не потребуется. Сама мысль о том, чтобы породниться с семейством Аннет, была непереносима. Аннет не прекращала унижать Гвенду, строила глазки Вулфрику, который продолжал глупо ухмыляться в ответ на каждую игривую шуточку или ужимку. Теперь, когда Аннет перевалило за сорок, девический румянец на ее щеках поблек, а в светлых прядях начала серебриться седина, ее поведение смущало окружающих и казалось недостойным возраста, но Вулфрик воспринимал все так, словно перед ним до сих пор юная девушка.
«А теперь, – думала Гвенда, – и мой сын угодил в ту же ловушку». Ей захотелось сплюнуть от горечи во рту. Амабел выглядела в точности как Аннет двадцать пять лет назад – хорошенькое личико, разлетающиеся кудри, длинная шея, узкие белые плечи, маленькие крепкие груди, похожие на куриные яйца, которые мать с дочерью продавали на рынке. Она так же отбрасывала волосы со лба, с таким же притворным упреком смотрела на мужчин, так же, заигрывая, хлопала их по груди тыльной стороной ладони, как бы отталкивая, а на деле лаская.
По крайней мере Дэви был здоров и в безопасности. Гораздо больше Гвенда тревожилась за Сэма, который теперь жил у графа Ральфа и обучался воинскому искусству. В церкви она молилась, чтобы старшего сына не изувечили ни на охоте, ни когда он бился на мечах или сражался на турнирах. Двадцать два года она видела сына изо дня в день, а потом его в одночасье у нее отобрали. «Как тяжело быть женщиной, – думала она. – Ты любишь ребенка всем сердцем, а однажды он просто уходит».
Несколько недель она искала повод отправиться в Эрлкасл и повидать Сэма. Потом услышала, что в замок пришла чума, и это сподвигло ее тронуться в путь. Следовало обернуться туда и обратно до начала жатвы. Вулфрик не пошел с женой, поскольку земля требовала постоянного присмотра. Впрочем, идти одна Гвенда не боялась. «Слишком бедная для грабителей, слишком старая для насильников», – шутила она, подразумевая при этом, что ни тем, ни другим с ней не сладить, но на всякий случай прихватила с собой длинный нож.
Подъемный мост Эрлкасла она миновала в жаркий июльский день. На стене над караульной сидел грач, словно часовой, и его лоснящиеся черные перья сверкали на солнце. Птица предостерегающе крикнула, будто предупреждая: «Уходи! Уходи!» Гвенда уже пережила приход чумы – возможно, благодаря слепой удаче, – а ныне снова рисковала жизнью.
На нижнем дворе все было привычно и знакомо, пусть даже немного тише обычного. Дровосек возле пекарни разгружал дрова с подводы, грум у конюшни расседлывал запылившуюся лошадь, но былой суеты не наблюдалось. Гвенда заметила у западного входа маленькой церкви небольшую группу мужчин и женщин и направилась к ним через выжженный солнцем двор разузнать, в чем дело.
– Чумные внутри, – объяснила ей одна из служанок.
Она вошла в церковь с холодным комком страха в сердце.
На полу положили десяток соломенных тюфяков, чтобы больные могли видеть алтарь, как в госпитале. Половину чумных составляли дети. Еще там было трое взрослых мужчин, и Гвенда боязливо всмотрелась в их лица.
Сэма среди них не было.
Она опустилась на колени и вознесла благодарственную молитву.
Снаружи Гвенда подошла к той же служанке:
– Я ищу Сэма из Уигли, нового оруженосца.
Служанка указала на мост, ведущий на верхний двор:
– Посмотри в башне.