Мир госпожи Малиновской

– Все официально и в полном порядке. Прекрасно! Вот ведь устроили! Наверняка вбухали кучу денег. Небось, по льготным ценам, но все равно. На рынке такая площадь тысячи четыре стоит. Я цены знаю.

– Ты рад, Эв?

– Конечно!

– Одновременно это и свадебный подарок для нас.

– Но записано только на твою фамилию, – заметил он. – А впрочем, все равно.

– Когда достроят, сделаем себе там виллу, правда?

Эварист снова углубился в изучение плана, что-то ворчал под нос, рассчитывал, потом заявил:

– По правде сказать, могли бы взять участок на три номера дальше. Я знаю это место. Добавили бы еще пару сотен злотых, а площадка была бы первоклассной. Этот в цене лишь немного поднимется, а тот, угловой, через пять лет ушел бы вдвое дороже.

Ей не понравились эти замечания.

– Эв, – напомнила она, – так некрасиво.

– Что?

– Такие… подсчеты…

Он вытер губы.

– Естественно. Дареному коню в зубы не смотрят.

– Мы ведь даже не ожидали такого.

– Да я ничего и не говорю, дорогая. Они и так приложили немало усилий. Я думал только, что если бы каждый из них добавил по паре злотых, имели бы мы площадку получше. При хорошей конъюнктуре можно продать и купить меньшую. Получили бы немного денег для начала строительства. Потому что, если…

– Вы дальше-то делать будете? – прервала его Ендрусь. – Потому как если нет – я пойду обед готовить.

– Как-то мне не хочется.

Он взглянул на Богну.

– Отдохни. А Ендрусь пусть подает. Ты голоден?

– И изрядно!

Богна и сама не знала почему, но вдруг потеряла желание сообщать ему радостную новость. Возвращалась домой в приподнятом настроении, в восторге, а теперь чувствовала нечто вроде неудовольствия. Естественно, вину за это состояние она возлагала только на себя. Не стоило так поддаваться экзальтированной радости, нужно было воспринимать все более трезво.

Эварист пошел в ванную помыть руки, в столовой Ендрусь накрывала на стол. Окна были закрыты, в комнате ощущалась духота, запах обеда и дым сигарет. Эварист курил табак какой-то ужасной марки, отчего воздух становился кислым.

За обедом настроение Богны улучшилось. Эв принялся расспрашивать ее о прощальном собрании в фонде и слушал внимательно. Она мимоходом вспомнила об отсутствии Боровича.

– Он вообще как-то избегает меня в последнее время, – добавила Богна.

– Странный он. И становится все более странным. Смешной парень.

– Я его очень люблю, – сказала Богна.

– Я тоже, но знаешь, дорогая, что мне пришло в голову?… Кажется, Стефан зол на меня за то, что я на тебе женюсь.

– Да что ты! – возразила она живо.

– Точно говорю. Это ему не по нраву. А может, он ревнует? – Он взорвался смехом.

Богна взглянула на него с удивлением:

– Да что ты придумываешь!

– Шучу, но так вот кажется. Ведь если бы он любил, не позволил бы мне увести тебя у него из-под носа…

– Скверно ты говоришь, – перебила его она. – Кроме того, у Стефана, по-моему, очередной период психастении.

– Быть может.

– Да наверняка, – подчеркнула она.

Ни за что на свете она не хотела, чтобы Эварист узнал правду. Если бы он понял, что Борович так люто противодействовал их намерению заключить брак, отношения между старыми друзьями прервались бы навсегда, и тогда ей пришлось бы отказаться от посещений Боровича и от разговоров с ним, а она их так любила. Она же была убеждена, что прежние отношения, в конце концов, вернутся по мере того, как Борович убедится в безосновательности своих подозрений. На самом деле она была даже обижена на Боровича, обижена за отсутствие доверия и за то, что он так отдалился. Отчего же он не желает убедиться, что ошибся?… Естественно, мысль о его чувствах к ней казалась Богне абсурдной. Они были знакомы уже много лет, и никогда во время их бесед и совместных странствий ни единым взглядом не выдавал он то, что можно назвать чем-то большим, нежели приязнь. Впрочем, от самого Стефана она знала, что он никогда никого не любил, что его отношение к женщинам ограничивалось «обменом любезностями», как он сам это – довольно холодно – называл.

Если что-то из подобного рода подозрений и могло приниматься в расчет, то лишь задетые амбиции. Как видно, его бессознательно раздражало, что женщина, к которой он питал приязнь, выбрала настоящего мужчину, а не принца из сказки. Если бы неудовольствие Боровича имело другие причины, то почему тогда он так по-доброму относился к покойному Юзефу, с несомненной и взаимной симпатией?

Несмотря на убежденность, что дурное настроение Боровича пройдет, Богне хотелось его увидеть, и она решила, что сразу после ухода Эва позвонит ему. Однако Эварист ушел слишком поздно. Случилась так из-за того, что она лишь после трапезы решила открыть ему важнейшее – известие о его новом назначении.

Он покраснел и онемел. На лбу его выступили капли пота. Он поправил галстук и пробормотал:

– Не понимаю… совершенно ничего не понимаю.

– Любимый, – расчувствовалась она, – я так рада!

Эварист встал, сел, снова встал и спросил хрипло:

– Это наверняка?