Он озабоченно осмотрелся, наконец встал за дверью и быстро разоблачился. Он злился на себя, на мадемуазель Лолу, на ситуацию – странную, без соблюдения привычных правил. Он ведь много раз читал романы о большом мире, и там все происходило по-человечески, не при открытых дверях, а после беседы, с вином и напитками, пирожными… Почему же он, именно он должен выносить выходки этой скучающей девицы? Но хотя он и не чувствовал ни малейшего желания флиртовать в таких-то обстоятельствах, надлежало сыграть роль до конца: отступать нельзя.
Он стянул рубаху и по привычке пловца перекрестился, однако ему пришло в голову, что он невольно совершил святотатство, из-за чего трижды стукнул по спинке стула и, все еще колеблясь, вошел. Его смущало то, что пришлось показаться ей в одних носках. Лола же нахально на него посматривала.
«Ты, распущенная барышня», – подумал он почти с ненавистью и с улыбкой склонился над ней, шепча:
– Какая же ты красивая!..
Впрочем, она и правда была хороша в своей наготе и беспокоила его этой рассудочностью во взгляде, которым она все время следила за ним. Наверняка она отличалась изрядной чувственностью, вот только чувственность ее была странно холодной.
Когда все оказалось позади, а она лежала неподвижно с опущенными веками, он шепнул:
– Люблю тебя…
Она подняла веки, взглянула удивленно:
– Что-что?
– Люблю тебя, – повторил он без уверенности.
Тогда она взорвалась громким обидным смехом.
– И что в этом забавного? – оскорбился он.
– Ложь, – ответила она. – Ненужная ложь.
– Я говорю правду.
– Ах! – махнула она рукой.
– Ты недооцениваешь себя, дорогая, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал серьезно. – Ты чудесная.
– У вас хорошее настроение, – произнесла она холодно. – Уже шесть?
– Откуда мне знать? – сказал в раздражении он.
Она потянулась и взяла халат. Он с удовольствием обнял бы ее.
– Загляните в салон, – отозвалась она, обувая туфельки. – На камине часы.
– Я не стану в таком наряде ходить по комнатам! – возмутился он.
– Ах, простите. Впрочем… можете уже одеться.
Он хотел сказать: «Спасибо за разрешение», но прикусил язык, одевался молча. Как только он закончил, Лола подала голос:
– Уже четверть седьмого. Простите, что не могу дольше вас задерживать, но к шести я приказала приготовить ванну. Не люблю, когда вода холодная.
– Я готов, – улыбнулся он, с яростью затягивая галстук.
Она нажала кнопку звонка.
– Вы сумеете попасть в прихожую? – спросила она вежливо.
– О, наверняка. Прощайте.
– Только до свиданья. Я вам очень благодарна. Вы и правда очень милы. Я замечательно провела день.
Она протянула ему руку коротким движением, словно бы их ничто не связывало. Однако Малиновский задержал ее пальцы в своих.
– Лола! – произнес он с упреком.
– Что?
– Ты такая странная. Я совершенно не понимаю твоих поступков.
– Слуга идет, – предостерегла она. – Поговорим в другой раз.
– Когда?
– Я вам позвоню. До свиданья и спасибо.
Малиновский вернулся домой в ужасном настроении. Сразу же, как вошел, поссорился с Богной из-за какой-то мелочи. Знал, что неправ, но должен был дать выход своей ярости. То, что Богна тут же признала его правоту, рассердило его еще больше.
Он грубо рявкнул:
– Не выношу, когда ко мне ластятся.
И заметил, как она побледнела. Он поступил с ней по-хамски и тут же пожалел добрую Богну, но, поскольку испытывал из-за нее вину, неудовольствие его только возросло.
– У меня сегодня вечером конференция, – заявил он сердито. – После ужина ухожу.
Это была неправда, и теперь он раздумывал, куда бы пойти, раз уже пообещал. Целый вечер он просидел в своей комнате и от скуки принялся решать ребусы из всех старых номеров еженедельника, посвященного кино.