Мир госпожи Малиновской

И как же она им объяснит?!.. Она любила его, любила его всегда, а теперь еще сильнее, чем когда выходила за него замуж. Богна была так взволнована, что с трудом сдерживалась, чтобы не ответить невежливо на это непрошенное вмешательство в ее личные дела.

– Я не могу принимать во внимание решения семейного совета, – сказала она, – о которых не просила. Знаю, что вы хотите сделать как лучше, но позвольте мне самой разбираться со своей жизнью. Я уже не ребенок.

– Ты хуже ребенка, – упиралась госпожа Паенцкая. – Ты утратила способность понимать собственную ситуацию. Еще чуть-чуть, и ты будешь думать, что мы желаем сделать тебя несчастной, а этот персонаж обожает тебя и любит от всего сердца.

– Нет, тетя, но я его люблю. Люблю и нисколько не жалею, что стала его женой. И останусь подле него, что бы там ни случилось.

Госпожа Сименецкая с иронией рассмеялась:

– Ну, не совсем «подле него».

Богна расплакалась:

– Не смейтесь надо мной, оставьте меня в покое, у меня и так уже нет сил.

Обе тетки принялись ее целовать и утешать, но не сдавались, пока не получили ее согласие на разговор с «этим персонажем». Разговор поручили Сташеку Карасю, а тетки пообещали, что он не станет выступать как представитель Богны, а только от имени семьи.

Потом она дня три переживала, выговаривала себе, что поступила дурно, согласившись на демарш Сташека. Она не должна была поддаваться и теперь не могла себе этого простить. Боялась, что разговор обретет слишком ультимативный тон, что Эварист отреагирует разрывом. К счастью, все прошло хорошо.

На четвертый день Эварист позвонил из конторы и сказал, чтобы она послала Винсента за чемоданами в Констанцу, а в четыре пришел на обед и поздоровался с Богной вполне сердечно. После обеда, когда они остались одни, он заявил:

– У меня вчера был редактор Карась. Как делегация, от имени нашей семьи.

Богна покраснела и опустила глаза, но Эварист этого не заметил.

– Дражайшая семейка, – говорил он, – сует нос в нашу жизнь. Утверждают, что я тебя оставил без внимания. Я бы сказал этому Карасю, что о нем думаю, однако он может сильно мне навредить. Он готов меня облаять и испортить мне весь фасон. Что, у людей нет собственных дел? Ну, иди сюда, малышка! Ты как-то бледно выглядишь… – Он посадил ее себе на колени и обнял. – Ты же не считаешь меня чудовищем?

– Нет, Эв, нет.

Она обняла его за шею.

И ей казалось, что все становится по-прежнему, что зло ушло, что хватило нескольких рассудительных слов, чтобы он вернулся к ней.

Но тем же вечером она прочитала в газетах новость, что Алина Пшиемская выехала на гастроли во Львов.

И все же она не поддалась отчаянию. Решила использовать возвращение мужа, чтобы сильнее его к себе привязать, чтобы занять его, заинтересовать. Против своих привычек принялась ходить с ним в рестораны и дансинги. При этом старалась нравиться другим мужчинам, поскольку знала, что Эваристу это придется по душе.

– Видела, как тот полковник таращился на тебя? – спрашивал он по возвращении домой.

– У него довольно милые глаза, – смеялась она.

– Ну-ну! Только бы не слишком!

– Ты ревнуешь? – спрашивала она, изображая равнодушие.

Он пожимал плечами:

– Нет. Ты же меня не ревнуешь.

– Ты слишком самоуверен. Берегись! – шутила она.

Все начало как-то складываться. Правда, не так, как ей хотелось, ценой слишком многих уступок и отступлений, но таким образом, который давал надежду на то, что в дальнейшем положение исправится. Миновали две недели неуверенности, и как раз тогда, когда Богне уже начало казаться, что она сумела вернуть Эвариста, пришла телеграмма из Львова. Ее принес посыльный из конторы. Эвариста не было дома, и Богне пришлось вести серьезную внутреннюю борьбу с искушением уничтожить этот клочок бумаги, от которого она ожидала только несчастья.

И не ошиблась. На следующий день Эварист заявил, что по служебному делу он должен выехать во Львов. Он сказал это по телефону и даже не пришел попрощаться. Чемодан приказал отослать прямо на вокзал.

Богну охватило отчаяние. В первый момент она хотела бежать на вокзал и молить, чтобы он остался, ехать следом – неизвестно зачем, взывать к чьей-то помощи – к Боровичу, Урусову, Карасю, кому бы то ни было… Вечером у нее поднялась температура, и несколько дней она пластом пролежала в постели. Ей не позволили сразу встать. Она чувствовала себя очень слабой. Родные, которые ее навещали, снова принялись уговаривать ее развестись с Эваристом.

И она уже не видела другого выхода. Уже не имела сил сражаться, не было у нее надежды. Потихоньку ее начала охватывать апатия. Несмотря на рекомендации врача почаще выходить на прогулки, она не покидала дом, худела и дурнела все больше.

Она знала, что Эварист вернулся вместе с Пшиемской и снова поселился в Констанце. Домой он не заглядывал. Наконец она поддалась уговорам родни. Однажды села за стол, чтобы написать мужу, и вдруг снова почувствовала серьезное головокружение. Присутствовавшая при этом госпожа Паенцкая, испугавшись, вызвала доктора, а от него Богна узнала, что должна стать матерью.