Мир и война в жизни нашей семьи

Ивана Ивановича затолкали в дверь и кричат, чтобы стоял смирно. Нас осталось трое. Верзилы, ругаясь, начали обрабатывать нас. «Красная сволочь! Гэпэушники! Захотели сделать Литву советской! Не будет этого! Россия будет литовской». У меня при этих словах на лице появилась ухмылка. До этого били нас по чему попало, но не по лицу. Но когда горилла заметил у меня усмешку, он еще больше озверел. Начал ругаться по-литовски: «Рапуга!». И еще что-то кричал. «Что, красная сволочь, не веришь?». И со всего размаху ударил меня по лицу. В голове всё потемнело. Боль ужасная. Я отлетел к стене. Полилась изо рта и из носа кровь. Поддерживая одной рукой брюки и трусы (у них перерезана была резинка), другой рукой я поднял подол рубахи и начал вытирать кровь с лица. Нас заставили взять узелки и втолкнули через дверь в узкий коридор, где уже стоял Иван Иванович. Поставили нас примерно через метр друг от друга лицом к стене. Коридор шириной около метра. Приказано стоять и не шевелиться. Дверь захлопнулась. Темно. Мы стоим, одной рукой поддерживая брюки, в другой держим узелки. Что же теперь будет? Слышим окрик сзади: «Не разговаривать!» Откуда же крик? Оглядываюсь. Сзади на уровне головы в стене небольшой проемчик – примерно 15 на 15 или 20 на 20 см. «Не оглядываться!» Если кто-то из нас пошевелится или что-то скажет, сразу раздается окрик: «Не шевелиться! Не разговаривать!».

Стоим. Все испытываем боль от побоев. Молчим. Я постепенно стал приглядываться. В коридор через отверстия за спиной проникал свет от тусклой лампочки из соседней комнаты (той, где нас раздевали, избивали). Почти не поворачивая головы, скосив глаза, разглядел, что на задней стене 7 или 8 проемчиков, и все мы стоим затылками против этих проемчиков. Роста, правда, мы все разного. Алексей Павлович повыше меня, Иван Митрофанович пониже, Иван Иванович почти такой же, как я.

Стоим уже долго. Глаза привыкли к темноте. Во рту накопилась кровь. Надо бы сплюнуть, но нельзя пошевелиться, нельзя нагнуться. Выдавливаю изо рта кровь языком. Кровь течет. Смотрю на стену напротив и различаю на стене тоже сгустки запекшейся крови. Ноги затекают. Тихо, чтобы не слышали гориллы, незаметно, не меняя позы, подымаю ноги. Ноги чувствуют слизь.

В голове пролетает вся жизнь. Возникла мысль, что, наверное, сейчас нас сзади через отверстия пристрелят в голову. И кровь из нее брызнет на противоположную стену. Мысленно прощаюсь с жизнью. Руки поддерживают брюки и узелок механически. Мысли уже улетели из коридора. Вспомнилось детство. Вспомнил маму, папаньку, всех братьев и сестер. Перенесся в Калварию. Что-то сейчас чувствует Вера? Что будет с ними? Вспомнил брата Александра и его слова перед отъездом: «Как бы где бы ни было хорошо, а дома всего лучше. Дома стены помогают». Стены…

Вот она, стена, впереди в крови, сзади отверстие для пули. Приготовился я расстаться с жизнью. Меня уже нет. Что же будет с родными? О себе уже не думаю.

Мысли в это время работали как-то очень быстро. В голове пролетали не только лица родных и знакомых, но и подробности картин природы и разные случаи из жизни. Все те мысли, которые в тот момент промелькнули в голове, не уложились бы в большую книгу. Простился я с родными. Обнял и поцеловал мысленно Веру и Люсю. И потекли из глаз слезы. Хотелось бы еще пожить. Что-то будет дальше?

Хлопнула дверь… Перед нами прошел тюремщик. Открыл вторую.

Ноги совсем затекли. Вытер я узелком кровь, стекающую с подбородка. Сплюнул изо рта сгустившуюся кровь и что-то еще твердое – кажется, зуб.

В тюрьме. Через некоторое время мы оказались в камере. В камере человек 25 мужчин. Кто сидит на полу, кто стоит, подпирая стену, кто ходит. Когда открыли камеру, все сидящие на полу вскочили.

Камера большая. Потолок на высоте около 3-х метров. Окно одно, небольшое, под потолком. Человек, стоя, до окна рукой не дотянется. Стены оштукатурены. Когда-то белили, а теперь выглядят темно-серыми. Мебели нет. Койки металлические, в два яруса, привернуты к стенам. Днем койки поднимаются и прикрепляются к стенам.

Когда огляделись и перезнакомились, выяснили, что в камере находятся в основном русские, гражданские, и несколько человек литовцев. Сидят недавно. За что – неизвестно. За то, что русские. Позднее узнали, что люди разные. Большинство русских попали в Литву буквально за несколько дней до войны. Один, например, прибыл 16 июня закупать лошадей.

Было подозрение, что несколько человек – военные, переодетые в гражданскую одежду. Выдавала их выправка. Один оказался москвич. С 3-й Тверской-Ямской улицы, д. 32 – Дедюхин Александр Алексеевич. Один, чувствовалось, явно военный. Наверное, из младшего командного состава. Помню, назвался Орловым.

Потихоньку русские нам сообщили, что одного из литовцев они подозревают в том, что он подсажен, чтобы уточнить, кто есть кто русские. Чувствуется, что он всегда прислушивается к разговору русских, и его что-то часто вызывают на допрос.