Мир и война в жизни нашей семьи

По литовским обычаям (и наверное, это как-то узаконено) хозяйство не делится. После смерти хозяина хозяйство переходит к старшему сыну. И уже с детства старший сын чувствует себя хозяином. Ему всеобщее внимание семьи. Остальные сыновья должны строить свою судьбу по-другому. Если семья особо дружная и к тому же богатая, то бывали случаи, когда для второго сына покупалось еще одно хозяйство у какого-нибудь разорившегося крестьянина. Бывало и так, что второй сын оставался у старшего брата. Заводил свою семью, но жил и работал у старшего брата как батрак. А было и так, что второй сын уходил в город и там устраивал свою жизнь.

Классический случай был и у моего хозяина. Старший сын Петрусь уже почти хозяин. Человек он малоразговорчивый. За хозяйство держался крепко. Чувствовалось, что мужик будет прижимистый. И если удастся, то хозяйство станет приумножать.

Младший сын учился в институте, окунулся уже в городскую жизнь. Настроение у него, пожалуй, больше просоветское. Он успел испытать много хорошего. Хотя он и мало учился в институте, вследствие начавшейся перестройки программы он уже изучал основы марксистско-ленинского учения. В институте, конечно, сохранилось большое влияние старых порядков. Но новое уже вводилось, и среди студентов первого курса оказалось много рабочих и бедных крестьян, и их влияние на студенческую массу в целом заметно. В общем, взгляды Ёнаса еще совсем не сформировались, но он уже почувствовал, что при старых досоветских порядках ему, пожалуй, учиться было бы трудно, да и вряд ли возможно. Ведь тогда ему пришлось бы за учебу платить. Всё зависело бы от того, смогли бы и захотели бы помогать ему родные.

Новостей о войне я получал мало. Из хутора никто не отлучался. Радио не слушали. Стояла страдная пора. Надо скорее убирать урожай. Рожь убрали быстро. Хозяин на уборку пригласил из города еще каких-то знакомых или родных женщин, и они помогали вязать снопы. Как только рожь в снопах просохла, ее тут же свезли в сарай. Молотить не стали, а занялись другими полевыми работами.

Когда только последний сноп ржи убрали с поля в сарай, хозяин, довольный, устроил «побойктуве» (‘поокончание’). Обед немного задержался. Люди всё убрали. Хозяин говорит:

– Ну хорошо поработали. Сегодня после обеда можно отдохнуть. Пошли в хату.

Народу набралось порядочно. Заходим на кухню. Стол большой. Расселись кругом по двум лавкам, на торцах – на приставных стульях. За столом человек 15. На столе стоят несколько тарелок с вареным салом, помидоры, хлеб, очищенная горячая картошка. Хозяин принес большую бутылку с желтоватым самогоном, уселся. Хозяйка подала ему маленькую стопочку. Емкостью, наверное, граммов 25. Хозяин налил в стопочку самогону. Держа в руке стопочку, обращается к соседу слева и говорит: «Инсвейката!» (‘3а здоровье!¹) – и выпивает. Затем наливает в эту же стопочку опять самогона и передает ее соседу. Этот сосед берет стопку в руку и, обращаясь к своему соседу слева, тоже говорит: «Инсвейката!» – и выпивает. Выпивши, уже он наполняет стопку из бутылки и передает ее соседу, за здоровье которого он пил. И так стопка идет по кругу. Я сидел где-то напротив хозяина, и до меня стопка дошла, когда уже, наверное, раз восемь было сказано «Инсвейката». Выпивши 25 граммов самогона, я ничего не почувствовал. Вторая стопка до меня дошла теперь уже минут, наверное, через десять. После второй стопки уже все заговорили («засакили»: сако, сако, сакик).

Надо отдать литовцам должное, что таким способом угощать гостей хозяину выгодно. Принимая водку маленькими порциями и с большими интервалами, пьянеть начинаешь от меньшей дозы. Пока до тебя дойдет следующая стопка, ты, как говорят, весь слюнями изойдешь, а без слюны, наверное, алкоголь более действен для организма.

Хозяин потом мне рассказывал, что когда они собирают гостей по каким-либо праздникам или семейным торжествам, то угощение-пир совершается в передней комнате. Стол накрывается, конечно, лучше. Из угощения кое-что покупается в городе, и каждому гостю дается отдельная рюмка. Но балы у них справляются редко.

2 сентября хозяин с утра поехал в Мариамполь купить кое-чего по хозяйству и, кстати, отвезти женщин, которые ему помогали в уборке урожая. Когда хозяин вернулся, я должен был распрячь лошадей и прибрать сбрую. Начал я распрягать лошадей, а хозяин говорит:

– Полаук биски (‘Подожди немножко’). Послушай, что я тебе расскажу. Я знал и раньше, что немцы – нехорошие люди, но такого не предполагал и никогда не думал. Это не люди. Это звери. Эти чудовища хуже всякого дикого зверя.

Расстрел евреев в Мариамполе. В изложении папы, вчера в Мариамполе днем была «Варфоломеевская ночь». Проявление высшего зверства, что-то чудовищное. В аду, наверное, таких страстей не будет.