Мир и война в жизни нашей семьи

За несколько дней из всего Мариампольского уезда собрали в Мариамполь всех евреев. Наверное, не только из Мариампольского уезда, но и из соседних уездов. Говорят, всего собрали что-то около 8 тысяч человек. Собрали их под предлогом, что будут увозить в Германию на работу. На сборы давали несколько минут. Предлагали брать только самое ценное и то, что можно донести. Поместили их в военные казармы. В округе на воле не оставили ни одного еврея. В казармы привезли даже больных евреев из больницы. Женщин из родильного дома, если они еще не успели родить и мучились в схватках, и уже родивших с ребенком. Где бы только еврей ни находился, его тащили в казарму.

За день до этого недалеко от кладбища вырыли большой глубокий ров. Рыли мужчины-евреи и специально мобилизованные рабочие-литовцы. А утром партиями по несколько сот человек в сопровождении немецких солдат и литовских полицейских стали выводить евреев из казармы к этому рву. Ко рву согнали много рабочих-литовцев. Некоторые подошли из любопытства.

Вначале картина была такая. Стоит несколько сот евреев. Мужчины, женщины, старики, старухи, дети, держащиеся руками за родителей. Женщины с грудными детьми на руках в окружении солдат с автоматами. Напротив стоят литовские рабочие, окруженные полицейскими. Перед этими толпами людей стоит небольшая группа немецких офицеров с черными повязками на рукавах и несколько литовцев – видно, тоже какое-то начальство. Рядом с этой группой стоит кинооператор с камерой и крутит ручкой. Камера поворачивает объектив попеременно то на группу ораторствующих немцев, то на толпу евреев, то на рабочих-литовцев.

Немец говорит, литовец переводит. По окончании короткой речи переводчик подымает руку. Полицейские, окружающие литовских рабочих, также подымают руки и заставляют то же делать рабочих. Несколько рабочих, которые стояли рядом с полицейскими, подняли руки. Кинокамера в это время была направлена на группу рабочих. Оказывается, немец говорил, что, учитывая просьбу и требование литовцев, немецкое командование поддерживает и удовлетворяет их желание уничтожить всех «юдов». Камера зафиксировала, что литовцы голосуют за уничтожение всех евреев.

Отдана команда всем евреям раздеться и разуться. Немцы отбирают у них все узелки, сумки, у кого они еще остались, и складывают в отдельную кучу. В эту же кучу кидают одежду и обувь, если видят, что она в приличном состоянии. Каждого раздетого еще раз осматривают немцы. Если видят у кого на руках кольца, то с силой снимают их. Если у некоторых женщин не сняты серьги, то немцы, придерживая голову, отрывают их прямо с мясом. Некоторые женщины-еврейки, видя это, сами быстро снимают и кольца, и серьги и отдают немцам, а некоторые снимают драгоценности и бросают их на землю.

Раздетые и осмотренные евреи (мужчины в одних трусах или кальсонах, женщины в рубашках) выводятся из кольца окружавших немцев и гонятся в ров. Некоторые женщины ведут своих детей одетыми и в ботиночках. К ним подскакивают немцы и срывают с детей платьица и ботиночки. Матери держат детей, не выпускают их из рук. Дети плачут. Матери ревут. У многих рабочих текут слезы.

Вначале было какое-то оцепенение. Люди – как евреи, так и литовцы, – молча, только дрожали. Затем начался плач, крик, рев. А немцы всё время кричат: «Лос! Лос!» (‘Давай! Пошел!’). Загнав людей в ров, немцы, стоящие на бровке оврага, открывают пальбу. Расстреливаемые падают. Убитые они или раненые, неизвестно. Стрельба продолжается и по лежащим. Немцы, если сверху замечают, что какое-то тело шевелится, вновь направляют в ту сторону стрельбу.

Вот заметили, что из-под взрослого тела выдвинулась детская ручка и всё время что-то хватает. Пулеметная очередь направилась туда. Детская ручка не перестает двигаться. Ребенок лежит под матерью. Мать загородила ребенка собой. Она уже убита, но своим мертвым телом загораживает еще живого маленького человечка. Сквозь беспорядочную пальбу, плач взрослых и крики «Лос! Лос!» слышится детский безвинный плач. Плачет ли это ребенок, еще находящийся наверху, или ребенок, лежащий под матерью, разобрать невозможно. К плачу, крику добавились стоны еще не совсем убитых, в которых еще теплится жизнь. Детская ручка резко дернулась, пальчики растопырились и застыли. Кое-где еще вздрагивают руки, ноги. Слышны стоны. Постепенно во рву все затихает. Раздаются отдельные выстрелы по изредка вздрагивающим телам.

Полицейские кричат на рабочих, чтобы они засыпали землей убитых. Один из немецких офицеров приносит стрелявшим несколько бутылок со шнапсом и бутерброды. Немцы выпивают, раздаются смешки.