Мир и война в жизни нашей семьи

С трудом мы перезимовали страшный 1942 г. В Мариамполе идут слухи, что якобы составляется прошение литовцев к немцам с требованием расстрелять всех советских русских так же, как были уничтожены евреи. Правда, мы таких литовцев не встречали. Наверное, это были полицейские и власть имущие. Литовский народ (основная часть его) убедился, что русский народ – друг литовского народа.

За зиму, чтобы не замерзнуть, я разобрал сарай при доме и все пристройки. Весной решили посадить кое-каких овощей и картошки. Семена достала Вера у местных русских. Инструмент – лопату и грабли – я попросил у соседей-литовцев Жилинскас.

Наверное, у бывших владельцев дома, в котором мы жили, имелся когда-то и инструмент, была, видно, кое-какая живность. В сарае остался навоз. Около сарая находился когда-то курятник. Очевидно, что, после того как евреев забрали, ценное у них отобрали власти, а уже всякое барахло растащили соседи.

Примерно с сотку мы засадили картошкой и кое-какими овощами. На том месте, где был курятник, я вскопал две грядки и посадил огурцы. Копку земли я производил в воскресенье. И вот соседи-литовцы, видя, что я работаю, говорили: «Шенди швента дена. Дирбать нельзя. Неужели он думает, что у него что-то уродится?». Но, наверное, богу было не до меня, и он не стал сводить со мной-супостатом счеты.

Или как-то проглядел. И у нас уродились чудесные огурцы. Мы всё лето ели свои огурцы, и ели их также дети наших сожителей по дому.

Летом власти города предложили нам, русским, работу по разбору разрушенных бомбежками кирпичных домов в центре города. Расчищая завалы, мы иногда обнаруживали несгоревшее дерево, часть пола и за счет этого пополняли свои дровяные запасы. Иногда попадалась кое-какая посуда. Я, например, один раз нашел несколько столовых ножей, вилок и ложек. Правда ручки от приборов отстали. Оказывается, ручки были полые, и, для того чтобы нож или вилка держались в ручке, они заливались оловом. Олово при пожаре расплавилось, и ручки уже не держались. Среди приборов оказались 4 серебряные ложки. Вера сходила к богатому хуторянину и поменяла их на муку, получила также немножко сала. Несколько дней мы готовили лозанки.

Осенью и зимой 1942 г. всё чаще и чаще к нам стали заезжать староверы. Женщины наши (Шура и капитанша) стали попивать самогон. Один из староверов иногда оставался ночевать у капитанши. Ночью мы спали плохо. Спать мешали пьяные разговоры. На наши с Верой замечания и просьбы прекратить ночные кутежи, капитанша ответила, что если нам это мешает, то мы можем выкатываться из дома. Нам пришлось искать другое убежище.

К весне 1943 г. с помощью местных русских мы нашли комнатушку у бедной литовки на Гедемина Гатве рядом с костелом. Зимой 1943 г. нас, советских, и нескольких местных рабочих-литовцев мобилизовали на работы по уходу за шоссейной дорогой. Мы должны были при заносах разгребать снег, а при гололедице посыпать песком.

В это время у нас настроение несколько повысилось. На дороге мы часто видели немецкие машины, набитые ранеными и обмороженными солдатами Дойчлянд, у которых на пряжках поясных ремней было написано «Готт мит» (‘С нами Бог’). Бог им уже не стал помогать. Они очень злы были на генерала «Мороза». Немцы надеялись на блицкриг, но это им не удалось. Они всё время кричали, что русский «колосс» – это великан на глиняных ногах. Его только толкни, и он рассыплется. Но он не рассыпался. Русский народ встал грудью на защиту своей родины. Мы, группки русских советских, очень переживали, что мы не вместе со своим народом, что мы отключены от активной борьбы.

Один раз ночью, как раз после того, как к нам заходили полицейские, к нам постучали. На пороге оказался русский пленный. Худой – одни кости. Весь обросший. Кое-чем мы его накормили. Спать уложили на чердаке дома. На нем была рваная шинель. Необходимо было найти какую-нибудь гражданскую одежду. У меня дополнительной другой одежды не было. Я ходил в одежде латаной-перелатаной. Через хозяина Сафонова – Волегуру – мы достали гражданскую одежду. Он дал старый какой-то костюм своего сына и какой-то старый пиджак. Весь следующий день пленный пролежал на чердаке. К вечеру я принес от Сафонова костюм. Собрали мы немножко хлеба. Звали пленного Федором. Подробности нам у него расспросить не удалось. В первую ночь, когда он к нам зашел, я с ним разговаривал на кухне. У нас все спали. А когда уже его отправлял, тоже некогда было разговаривать. Для маскировки он взял с собой в дорогу грабли. Если вдруг кому попадется на глаза, то скажет, что трудится работником у хуторянина. Я ему надавал всяких советов, которые мы обсудили с Сафоновым, Кривошеиным и Шуваловым. Посоветовал я Федору идти только ночью, а днем где-нибудь в укрытии отсыпаться. Не знаем, дошел ли он куда.