Мир и война в жизни нашей семьи

Выпал снег. Наступила зима. Время такое, что можно открывать охотничий сезон. В прошлом году, зимой 1943/44 г., в одно из воскресений по первому снегу была организована охота на зайцев. В ней участвовали в качестве охотников инспектор, начальник жандармерии, мастер, еще два охотника в гражданском и в шляпах с перьями (наверное, какие-то богатые бауэры) и один офицер (видимо, находился в каком-нибудь кратковременном отпуске). Собак было три, и загонщиками кроме собак мы, русские и поляки, и три старика из рабочих-немцев. Нам дали трещотки, и человек 12 шли по полю цепью, гремели трещотками, кричали: «Ату, ату!», вспугивали зайцев и гнали их на охотников. Охотники были в засаде – прятались за кустами. А мы прочесывали поле, на котором ранее росла сахарная свекла и брюква. На этом поле и кормились зайцы. Помню, что охотники набили тогда часа за два около десятка зайцев. Нам, конечно, зайчатины не досталось. В этом году охота не организовывалась. Не до этого. Они сами удирают с фронта как зайцы.

Да, с питанием у нас было очень плохо. Но мы всё же как-то выкручивались. Конечно, если кормиться только тем, что давали нам немцы, то давно бы протянули ноги. Но нужда, как говорится, заставит всё делать, а чтобы не умереть с голоду, тем более если ты отвечаешь и за детей, пришлось идти с риском для жизни и на воровство. Совесть, конечно, у нас не говорила при этом, что воровать не положено, грешно или противозаконно. На это мы не смотрели. У нас было моральное оправдание перед совестью: мы воровали у врагов, заклятых врагов, извергов человечества. Мы знали, что если будем застигнуты с ворованными продуктами, то это грозит нам печальным исходом: могли отправить в лагеря, где людей сжигают. Но рисковать приходилось: иного выхода не было. И, конечно, очень осторожно, но мы воровали всё, что можно употребить в пищу.

Основной продукт, чем мы жили, – это, конечно, картошка. Но однажды мне удалось после молотьбы гороха утащить его, наверное, килограммов пять. Таскать ворованное я приспособился в подоле пиджака – между лицевой стороной и подкладкой. Для этого правый карман преднамеренно прорывался, и всё, что можно было украсть, через отверстие в кармане попадало в подол и распределялось кругом по всему подолу. И вот, когда я уже возвращался с работы домой с резко оттопыренным подолом, я попался на глаза мастеру. Он стоял в палисаднике с инспектором и, разговаривая о чем-то с ним, махнул мне рукой, поманив к себе. Я сильно струхнул, думая, что они заметили, как у меня оттопырен подол. Иду к ним, а ноги дрожат. На ходу придумываю, как же буду вывертываться. Придумал. Скажу, что подобрал у сарая, где обнаружил просыпанный там горох. Около сарая я останавливался и, поправляя в подоле горох, немного его просыпал, так как подол в одном месте был худой. Подхожу к немцам. Остановился у палисадника по другую сторону таким образом, что отдутая часть подола загораживается от них загородкой. Мастер, оказывается, подозвал меня для того, чтобы сказать, что завтра я должен буду грузить свеклу на подводы, а фрау Зубкова должна будет работать на колке дров. Я сказал: «Ферштейн» – и скорее давай бог ноги. Шел домой, не оглядываясь, но всё время прижимался к загородке, чтобы немцы не видели мой оттопыренный подол.

После этого случая я стал воровать осторожнее. Во-первых, всегда следил, чтобы подол не был худым, и, во-вторых, брал не помногу, чтобы не очень сильно оттопыривался подол. И, конечно, следил за тем, чтобы не попадаться на глаза немцам, когда несу что-либо ворованное.

Да, а Вере завтра на колку дров.

Раньше, до войны, Вера не знала, как держать топор. У нас не принято, чтобы женщины работали с топором. Немцы заставили делать всё. Вначале я боялся, что Вера обязательно попадет топором по ноге, когда она держала топор двумя руками, или отрубит себе пальцы на левой руке, когда она уже стала держать топор одной правой рукой, а левой придерживать полено. Но всё дается навыком, и со временем Вера освоила все работы, о чем до войны не имела никакого представления. Немцы не давали женщинам никакой скидки. Полное равенство в труде. Вере пришлось делать всё: и копать картошку, и накидывать на воз лопатой и вилами землю, свеклу и др., и молотить, и подавать вилами снопы, и колоть дрова, и полоть овощи, и таскать носилки с землей, дровами, брикетом и др.

В то же время у Веры болела душа за детей. Надо их было чем-то накормить, придумать, как из «топора» приготовить суп. К тому же Вера не терпела грязи. Она как бы ни устала, но обязательно вымоет пол и постирает, а стирать приходилось с золой или глиной: мыла не было. Но мы всегда были чистые.