Мир и война в жизни нашей семьи

Как только стало рассветать, сперва мужчины вылезли на волю, огляделись – ничего подозрительного не видно, прислушались – тишина. Тогда вылезли все и разбрелись по своим конурам. Стали готовиться к завтраку.

Саша и поляк Янек пошли на скотный двор. Не прошло и получаса, никто еще не сел завтракать, как Саша и Янек вернулись и принесли полный бидон парного молока. Вот тут-то мы все вдоволь напились молока. Саша рассказал нам, что когда они шли на скотный двор, то нигде не видели людей. Коровы ходили по двору без привязи. В свинарнике визжали свиньи, прося корма. Саша и Янек выдоили самых молочных коров.

Мужчины договорились пойти в барский дом посмотреть, не остался ли кто из немцев. Если никого не обнаружим, то решили этот день как следует отпраздновать. Решили зарезать одну свинью и устроить пир. Оглядев всё имение, мы не обнаружили ни одной живой немецкой души. Они, видно, с вечера, а может быть, ночью все бежали. Лошадей и повозок не было. Наверное, удирая, увозили всё самое ценное. В имении мы в одной из комнат обнаружили раскрытые платяные шкафы, раскрытые комоды и чемоданы. На полу валялось всякое тряпье, больше ношеное.

Несколько мужчин пошли в свинарник резать свинью. Остальные зашли в некоторые дома посмотреть, не осталось ли чего-либо из одежды. Кое-что нашли. Когда берешь какую-либо вещь: то ли брюки, то ли носки или еще что, – кажется, всё чистое и целое, но при детальном рассмотрении обнаруживаешь, что, всё это ношеное-переношеное, но очень аккуратно заштопанное. Всё же каждый из нас что-то подобрал, чтобы сменить наше тряпье, которое бессменно висело на нас более трех лет, на более сносное и не рваное, годное еще к носке. Немного нашли и кое-каких продуктов.

На обед мы все ели жареную свинину. Кругом тишина. Где-то вдали, но со всех сторон слышны выстрелы. Мы, наверное, оказались в стороне от основных направлений военных действий. После сытного обеда всех потянуло в сон. Сказалось еще и то, что ночь мы почти не спали. Но и сейчас сон – не сон. Тревожно. Не знаем, где немцы, где наши войска, что нам делать, куда идти.

Самолеты над нами не летают. Иногда раздаются взрывы снарядов – то далеко, то ближе, но ни одного взрыва в пределах Шпека. Что-то война про нас забыла. Всё же на душе у нас тревожно. Мы боимся, вдруг сюда придут отряды СС.

Спят безмятежно только дети. Наконец-то они сыты. Когда был опустошен 30-литровый бидон молока, Саша и Янек сходили подоить еще совсем не доенных коров. Коровы мучились и мычали. У них от молока вымя распирало. Много коров было в коровнике, но много их и гуляло по полю. Кое-где из-под почти сошедшего снега виднелась прошлогодняя трава, и они что-то находили съедобное. Много коров стояло у стога соломы.

Мы все находились в тревожном ожидании. Рассуждали, что же нас ждет. В тревоге мы дождались вечера.

Хотя мы и нашли кое-какую одежду в покинутых домах, но ее никто не надевал. Боялись, вдруг вернутся немцы, и пока все были в своем рванье.

Стемнело. Чтобы не привлекать внимания, мы свет не зажигали. Когда наступила окончательная темнота, мы опять все перешли в погреб. Взрывы попеременно – то далеко, то близко – беспрерывно напоминали, что война идет и где-то гибнут люди, а мы не знаем, что нас ждет.

Опять тревожная ночь. Война над нами и кругом нас. Мы находимся в пространстве безвластия. По какую сторону войны мы будем завтра?

Очень тревожная ночь. Мы всё время прислушиваемся, не подходит ли кто к нашему погребу. Чуть-чуть начинает рассветать. Мы с Корольковым вышли из погреба и пошли за угол…

Мне почудилось, что откуда-то издалека слышится какой-то скрежет и не совсем понятный шум. Корольков тоже стал прислушиваться и тоже слышит шум. Потом мы стали определять, с какой же это стороны. Установили, что звуки эти с юга. Сперва мы слышали просто какой-то непонятный шум, затем нам показалось, что это звук от движущихся автомашин. Я напрягаю слух, и мне кажется, что раздаются вроде бы человеческие голоса. И вдруг мне показалось, что я расслышал слово – мать! Я спрашиваю Королькова: «Ты слышал?». «Да, – говорит, – вроде бы что-то говорят, да и вроде бы какие-то выкрики». И вот я отчетливо слышу, что один голос выделился из других голосов и поминает чью-то мать. Всё становится ясно – это наши. Кто-то кого-то плохо слушает, кто-то кого-то посылает к чьей-то матери. Ну, конечно, это наши! Спазмы от радости подходят к горлу. Хочется смеяться и плакать. Ведь это наши! Наши!!!

Теперь и Корольков окончательно убедился: это ругаются наши, русские.

Обычно неприятно слушать, когда люди ругаются. Но у нас такое радостное чувство от того, что мы слышим русскую речь. Причем до нас уже доходит какое-то интуитивное значение этих выкриков. Чувствуется: вроде бы кто-то застрял и кто-то кого-то подгоняет, как бы просит помочь.