Мир и война в жизни нашей семьи

У нас от радости выступают слезы на глазах. Мы в едином порыве открываем дверь в погреб и кричим: «Выходите скорее! Выходите! Наши войска идут!». Все выскакивают, переспрашивают: «Что такое?». Мы говорим: «Слушайте!». Все затихли. Слышим отдаленный приближающийся к нам шум машин и человеческие голоса. Мы говорим, что слышали, как ругались по-русски, и тут услыхали всё отчетливее: «Эй, Иван, давай сюда!». Все выскочили из погреба и пошли толпой на приближающийся звук.

Вышли на площадь к перекрестку дорог. Толпа очень пестрая. Все в лохмотьях, растрепанные. Впереди идут женщины: Вера с Ниной на руках и Фрося с уже заметно выпяченным животом и с младшей девочкой на руках. Я с Люсей за руку, и рядом со мной Корольков со своими детьми Лизой и Сашей. Сзади нас поляки. У всех, особенно у нас, русских, радость на лицах. У женщин улыбки и слезы на радостных лицах.

К нам приближается небольшая группа солдат-красноармейцев. Впереди командир. У солдат автоматы на груди. Сзади солдат едет колонна крытых грузовых машин. Увидев приближающихся солдат, мы пошли навстречу им, а затем ускорили шаг и наконец совсем побежали. Видим: с машин соскакивают солдаты и тоже бегут нам навстречу. Мы встретились. Останавливаемся, обнимаем солдат, целуемся, плачем, смеемся. Солдаты берут маленьких детей на руки, целуют их. Солдаты тоже, наверное, вспоминают своих детей, которые остались там где-то в Рязанской или Смоленской области. Начинаются расспросы: «Как вы сюда попали?». Мы спрашиваем, откуда солдаты, нет ли московских. Корольков спрашивает, нет ли белорусов из Чаусс.

Солдаты нам сочувствовали, видели, что мы все изможденные, оборванные. «Да, наверное, – говорят, – вам не сладко было». Солдаты-красноармейцы выглядели хорошо. У всех было приподнятое веселое настроение. Победы придают духа. Обмундирование, конечно, выглядело не очень опрятно, но всё крепкое, хотя подчас замасленное и со следами грязи. Вид у солдат бодрый. Видно, что по чужой земле наступать веселее. Все уже чувствуют: скоро войне конец. Мы услышали первый раз: «Скоро Гитлер капут». До этого мы слышали только «Хайль Гитлер».

Это «Хайль Гитлер» у немцев настолько привилось, что вошло в обиход вместо приветствия, заменяющее «Гутен Морген, Гутен Таг и Гутен Абенд» (то есть ‘Доброе утро, Добрый день и Добрый вечер’). Мне пленный Семен Иванович говорил, что у его хозяина собака тоже отвечала на это приветствие. Вообще немецкий говор какой-то лающий, и, конечно, свой свояка видит издалека, и когда ей гавкают «Хайль Гитлер!», она тоже на собачьем языке лает «Гав! Гав!».

Воинское соединение стало располагаться в поселке на отдых. Задымила походная кухня. Солдаты стали умываться, бриться. У командиров мы в первый раз увидели погоны. Красноармейцы командиров называют офицерами. Нам в первый раз странно было слышать это. Звание «офицер» и погоны введены в войну.

Два офицера пошли с нами посмотреть наше жилье. Они очень удивились, в каких условиях мы живем: «Ведь это не для людей, а для скота». Да это и действительно был свинарник. «Ну теперь кончилось ваше мытарство. Поедете домой». Женщины опять начали плакать от радости. Все стали благодарить Красную Армию за спасение, за освобождение. Нас опять поправили, что теперь не Красная Армия, а Советская Армия, не красноармейцы, а солдаты, не младшие командиры, а сержанты, не командиры, а офицеры. Офицеры имеют звания от младшего лейтенанта до генерала. Да, многого мы не знали. Теперь вроде бы нам надо начинать жизнь заново.

Период пребывания в репатриации – это пропавшее зря время, как бы вычеркнутые из жизни годы. Но в то же время можно сказать, что эти годы унесли из нашей жизни вдвое больше лет, чем мы были под игом у немцев.

Раньше, до войны, мы не знали и не представляли, а вернее, не могли оценить великое значение Родины. Вот теперь мы в полной мере можем сказать, что такое Родина. Родина – это всё для человека. Правильно говорится: что имеем, мы не ценим, а потеряем, то жалеем. Вообще Родина и не теряется. Если мы и были под игом немцев, то всё равно в душе у нас всегда была Родина. Она никогда у нас не выходила из головы. И когда работали днем, всё время перед глазами были родные места, а уж ночью, во сне, мы всегда были дома, в Подмосковье, и общались со своими русскими людьми, со своими родными – родителями, сестрами и братьями.

День нашего освобождения пришелся на 8 марта. Для нас этот день действительно праздник, причем праздник не только для женщин, но для всех.