Мир и война в жизни нашей семьи

И вот тронулся наш состав. В нашем составе 12 или 15 вагонов. Железная дорога однопутная. Наш состав подолгу стоит на станциях в ожидании встречных или пропуская вперед санитарные поезда. Нашему поезду не к спеху. Груз не скоропортящийся. И к тому же в большинстве своем люди неопределенные – то ли это друзья, то ли враги. Надо разобраться. В этом деле спешки не требуется, как бы не ошибиться. Нам тоже вроде бы и спокойней стало. Мы уже знали, что едем домой. Не знали только, когда будем дома, да к тому же плоховато с едой.

Наш вагон обслуживает очень скверный конвоир. Постоянно на нас кричит. В каждом из нас видит врага. А люди у нас разные. Некоторые были освобождены из немецких лагерей. Военнопленные. Очень много гражданских, вывезенных в Германию с оккупированных территорий. Были и солдаты, которые, как они говорят, недавно участвовали в боях, но в воинскую часть они попали из другой части, которая побывала в окружении, и вот эти люди, вышедшие отдельными группами из окружения, должны теперь пройти проверку. Мы узнали, что всех нас сейчас везут в ПФЛ (поверочно-фильтровочный лагерь). За период пребывания в этом лагере определится наша судьба. Кто-то будет освобожден, а тот, кто в чем-то виноват, понесет соответствующую кару.

Лица, которые были освобождены из лагерей, выглядели совсем плохо: и одеты плохо, и очень измождены. Солдаты выглядели лучше. С виду здоровые, в исправной солдатской одежде, но, конечно, без всяких знаков отличия. Гражданские лица, которые работали у бауэров, выглядели тоже ничего, а некоторые даже были и одеты неплохо. Это те, которые успели после ухода немцев приобрести кое-чего трофейного. Вот эти лица, более или менее прилично одетые, вызывали презрение среди конвоиров. Конвоиры в этих людях предполагали врагов.

В составе было два вагона с женщинами, в большинстве девушками. Это тоже люди, вывезенные с оккупированных территорий и работавшие или у бауэров, или – чаще – на военных заводах.

Наш состав движется очень медленно. Проезжаем Польшу. Видим через дверную щель бедные деревушки и отдельные хутора. Многие хатки крыты соломой.

А теперь мы едем уже по территории Советского Союза. Границу, наверное, проезжали ночью. В некоторых местах очень печальная картина. Почти все постройки в деревне сожжены, и лишь торчат кое-где печные трубы.

Вот остановились на какой-то станции. Дверь нам приоткрыли, но из вагонов выходить не разрешили. Мы стоим на втором пути. Напротив наших вагонов за путями на косогоре собралось много местных жителей, в основном женщины и ребята по 10–13 лет. Одеты все бедно. Большинство в телогрейках. Началась перекличка. Есть ли такой, нет ли здесь Иванова, Петрова… Женщины искали своих мужей и братьев, тех, которые пропали без вести.

На некоторых остановках такие встречи пропавших без вести со своими родными или знакомыми состоялись. Правда, встречи эти ограничивались только разговорами: выходить из вагонов никому не разрешалось. Иногда удавалось что-то передать – записку или узелок с передачей, но только в тот момент, когда не видел конвоир.

Ехали мы по тем местам, где проходила война. И везде, и во всем были ее следы. Почти все железнодорожные станции были со следами разрушений. Если же на некоторых станциях и не было совсем свежих следов – зияющих пустот от снарядов в стенах, то только потому, что эти дыры кое-как заделаны. Дыры в каменных стенах заделаны деревянными щитами, разбитые стекла заменены фанерой. Ранее покрытые железом крыши местами покрыты рубероидом или тесом. Водонапорные башни на станциях разрушены. Население всё почти одето в очень потрепанную одежду. Большинство женщин одето в телогрейки. На ногах или валенки, или кирзовые сапоги. Дети в одежде не по росту – в родительских телогрейках, сапогах и военных шапках. Всюду бедность. Всем было очень тяжело. И отчаянно трудно работать при полуголодном пайке и в плохой одежде.

Среди встречающих и провожающих поезда только женщины и дети. А если и промелькнет где мужчина, то это какой-нибудь военный инвалид – или с костылем, или с заткнутым за ремень пустым рукавом.

Чем больше город, тем больше разрушений. Запомнилась мне Варшава – вся в развалинах. Очень печальный вид имел Смоленск.

В поле не видно тракторов. Мало автомашин, зато часто попадаются запряженные в повозки коровы. В России никогда не было, чтобы на коровах ездили. Я только знал, что на Украине ходили в упряжке волы. И их понукали: «Цоб-цобе!». А вот как справляются с коровами? Причем и возницы не мужчины, а женщины, чего тоже никогда раньше не было. Картина очень печальная. И всё это от немцев, от фашистов. Ох, сколько же они нам горя принесли!

И женщины, и дети стоят и смотрят с надеждой, когда же вернутся домой их мужья и отцы, когда же будут дома кормильцы.