Мир и война в жизни нашей семьи

Он сказал: «Мы о Вас теперь все знаем. Знаем, где и как Вы работали. Учтите, что сейчас положение в стране очень тяжелое. Нам нужны честные работники. И знайте, что сейчас очень тяжело со снабжением, и еще долго, наверное, будет снабжение по карточкам. У нас же Вы будете получать повышенный паек. И зарплата, и другие блага всегда будут не хуже, чем у гражданского инженера». Я сказал, что очень благодарю за хорошую оценку моей работы, но самая наилучшая награда для меня будет, если я поскорее попаду домой. «Вам ведь из моего дела известно, что я уже 5 лет никого не видел из своих родных. И поэтому Вы должны меня понять». И еще. Я не сказал, но главное, что меня не тянет, несмотря на все блага работы в НКВД, – это видеть колючую проволоку и как-то соприкасаться с людьми, которые находятся под ограничением личной свободы. Согласия своего на работу в органах я не дал.

Из писем от мамы я узнал, что с мамой живет моя племянница Лида (она писала мне письма по поручению мамы). Они мне сообщили, что Вера с Люсей и Ниной сопровождают стадо коров, гонят их в сторону Советского Союза. Но подробностей никаких. Где и на какой территории они находятся, неизвестно.

Строительство гаража заканчивается. На площадку приходило начальство. Я опять поинтересовался, почему меня до сих пор не освобождают. Мне начальник сказал: «Не волнуйся. Скоро освободят». И спросил: «Ну как, ты не надумал у нас остаться?». Я ответил: «Ваше предложение очень лестно для меня, но я жду не дождусь поскорее попасть домой». И категорически отказался от его предложения. Настроение у меня повысилось. Раз сказал «скоро», значит, всё в порядке. Домой пошел в радужном состоянии. Шел обратно лесом. Решил зайти в деревню купить молока. Мне в письме мама прислала денег.

В лесу хорошо. Сухо, прохладно. Кое-где попадается ягода черника. Я обратил внимание, что у дороги на некоторых деревьях на высоте роста человеческого висят аккуратно связанные пары лаптей. Лапти ношеные, как правило, уже изрядно потрепанные, но целые.

Я догнал старичка с корзинкой. Как только я с ним поравнялся, он мне сказал: «Здравствуйте», хотя я его не знал. Я тоже ему ответил: «Здравствуйте». И это повеяло какой-то стариной, хорошим давнишним обычаем приветствовать друг друга и желать здоровья. Этот обычай остался только в глухих деревнях.

У старичка в корзинке немного грибов. Я спросил: «Что ж так мало набрали-то?» – «Да я близко ходил. Мало сейчас грибов-то. Дождь нужен». Разговорились. Когда мы поравнялись с деревом, на котором висели лапти, я спросил: «Почему это я вижу уже не первую пару лаптей, висящих на дереве?» Он тогда мне рассказал:

«У нас все, когда идут на дальнее расстояние, обязательно берут в дорогу запасные лапти. А когда подходят к деревне или городу, смотрят, не истрепались ли у них на ноге лапти. Если да, то переобуваются и надевают запасные, а снятые, если они еще не совсем развалились, вешают на дерево: может быть, у кого на ногах хуже этих, а запасных нет, вот и пригодятся. Вешают всегда только такие, которые всё же еще можно немного поносить».

Это проявление заботы о человеке, и не только ближнем. Человек мог и просто забросить старые лапти, а он этого не делает, а думает: «Я-то снимаю, а может быть, у другого и таких нет». Благородный поступок, человеколюбивый.

В деревне мне повезло. Я зашел в первый попавшийся дом. Дома сидела одна старушка и что-то вязала. Когда я попросил, не продаст ли она мне кружку молока, она говорит: «Не продаю я молоко-то. У меня коза очень мало доит». Тогда я поинтересовался, а у кого можно купить. «Да уж и не знаю. Сейчас ведь коров-то очень мало. А у кого и есть, то они очень мало дают молока». Она мне предложила пройти и сесть. «Это почему же мало-то?» – «Милый, что ж вы хотите-то от коровы?! Чтобы и работать, и молоко давать? Что, вы с нее хотите семь шкур снять? Ведь на коровах-то теперь вся наша земля держится: на них и пашут, и боронуют, и воз везут… Для молока-то уж у нее, бедной, и сил не остается».

Да, жалко! Быть в деревне и не попить молока?! Я уж и вкус-то его забыл. Я сказал, что я из лагеря. Рассказал, что сейчас узнал: наверное, скоро освободят. Вот вчера мама денег прислала, а я и купить на них ничего не могу. Когда я сказал, что я пять лет дома не был и что до последнего момента мама ничего обо мне не знала, старушка высказала мне сочувствие. Сказала, что, наверное, мать-то вся извелась. Старушка даже прослезилась. Ничего мне не стала рассказывать, а только сказала: «Ох, сынок, не говори! Я всё это знаю. У меня ведь тоже были дети-то… Ты, сынок, подожди немного, посиди!».

И она отложила вязанье, достала ухват, открыла у печки заслонку и вытащила небольшой горшочек. Горшочек оказался с молоком. Достала бабуся из застекленного шкафчика две чашки. Разлила в них молоко. Потом постояла-постояла, махнула про себя рукой, вернулась опять к печке и достала еще чугунный таганчик с крышкой и поставила его на стол. Открыла крышку, а там лежала очищенная подрумяненная целая картошка.