литературный мир начала века был слишком разобщен с народным движением
своего времени и стал особой формой ухода от этого жестокого бытия, в котором нет
места красоте. Так же, как и в Европе этого же времени, русский символизм пытался
отыскать следы вечной Красоты, вечной Женственности в распадающемся мире, что
прозвучало в поэзии А. Блока. В. Брюсова,
1941). (Надо заметить, что не все названные авторы могут со всей определенностью
считаться символистами, но у всех мы найдем близкие по смыслу идеи).
В искусстве, в той или иной форме продолжавшем традиции прошлого,
появляется и еще одна тенденция: поиск новой формы. Новая реальность в
XX веке ворвалась в жизнь всех стран мира, но с особенным размахом — в жизнь
России с ее многими неразрешенными проблемами прошлого. Новая, ежедневно (а
иногда ежечасно) меняющаяся действительность требовала иных способов ее
изображения в искусстве, этого требовал и внутренний мир художников, который
вписывался в эпицентр всех катаклизмов. Первый натиск новизны ощутила на себе
художественная форма. Крушение гармонии или мечты о ней, прежних привычных
норм жизни и отношений между людьми — все это “Люциферовым крылом” задело
и художественную форму. Многие поэты начали свои литературные эксперименты, а
развитие техники дало этим экспериментам научные названия: лаборатория стиха,
мастерская поэта и пр. Поиск новой формы в литературе сразу же коснулся (для
578
литературы) изменений в области литературного языка. От поисков созвучий
Брюсовым:
Мой милый маг, моя Мария,
Мечтам мерцающий маяк!
Мятежны марева морские,
Молчаньем манит мутный мрак.
Мой милый маг, моя Мария,
Мечтам мерцающий маяк!
поэзия медленно подбирается к смысловым созвучиям, дорисовывающим картину у
Бальмонта:
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн.
Но эти созвучия
(
части слов (приставки, корни, суффиксы):
Мы
Из
Здесь
И
Поиск новых слов для поэзии зашел в тупик, когда Алексей Кручёных создал
принципиально новые слова, разобрав слово до букв:
Дыр, бул, щир, убещур,
Вы, со, бу. Р, л, эз!
Смысл покинул поэзию на этом эксперименте, но поиск нового вдохновил
множество поэтов, среди которых была целая когорта талантливых людей.
Поиски в области искусства располагались между движением к классике и
Пролеткультом, который на своих знаменах начертал задачи создания
принципиально новой культуры. Пролеткульт — также явление неоднородное и
неоднозначное. В этом движении были свои крайние и свои умеренные. Один и тот
же поэт, В. Кириллов в разных своих стихах призывал к разным ценностям:
579
Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
Сопоставим это с другим: “Он с нами, Лучезарный Пушкин, и Ломоносов, и
Кольцов!” [159, с. 527]. Призывы к тому, чтобы сбросить Пушкина с корабля
современности, могли быть не более, чем бравадой молодых и часто не слишком
образованных людей. Умеренная часть Пролеткульта призывала к тому, чтобы
пролетариат овладел всем культурным достоянием прошлого. Это было сказано за
несколько дней до Октябрьской революции в резолюции конференции
Петроградских пролетарских культурных организаций.
Художественный поиск, осуществленный изобразительными искусствами, был
не менее стремительным. Если в прошлом веке противостояли друг другу два
направления: критический реализм передвижников и академическая живопись, то
уже следующее поколение художников создает новую линию в живописи,
представленную
зрелище, но и мысль, не только восхищение вечно прекрасной природой, как во
всемирно известной “Золотой осени”, но и состояние души, как в его полотнах
“Осенний день в Сокольниках”, “Над вечным покоем”, “Владимирка”, “Русь”.
Недаром А. П. Чехов, страдающий от болезни, чувствующий себя
одиноко в Ялте, как к лучшему лекарству, прибегал к живописи Левитана, несшей с
собой самый дух средней полосы России. В это же время расцвел талант
(1856—1910), пытавшегося каждой деталью своих работ войти и ввести зрителя во
внутренний мир своих образов и, одновременно, во внутренний мир автора. Возле