Мир нарциссической жертвы. Отношения в контексте современного невроза

У Сони так происходит с болью. У нее самая частая для нарциссической жертвы травма отвержения, когда в своих отношениях с родителями она чувствовала себя ненужной и не удовлетворяющей их требованиям. В детстве Соня тяжело болела, а мама была слишком юна для того, чтобы переносить это устойчиво. Маме казалось, что Сонина болезнь – это наказание для нее за какие-то грехи юности, а Соне казалось, что мама ее отвергает из-за болезни и не любит, как любила бы здоровую. Соня не может регулировать свой детский симптом, не может самостоятельно стать здоровой и чувствует ошеломляющую боль от маминого дистанцирования и своего бессилия. Эту боль она диссоциирует: выросшая Соня внешне нормальной частью личности считает, что у них с мамой чудесные отношения и что мама чуть ли не собой пожертвовала для того, чтобы Соню вылечить. Отвергнутые эмоции возвращаются к ней тогда, когда от нее дистанцируется муж. Само дистанцирование она часто придумывает: ей кажется, что его задержка на работе – отвержение, согласие на командировку – вообще предательство. В такие моменты она испытывает боль, от которой не может дышать. Она рыдает навзрыд, забивается в угол, хочет умереть, потому что он все равно уходит. Эти приступы боли не просто неадекватны, они разрушительны и для Сони, и для мужа, и для их отношений. Муж, который не может (и не должен) отвечать за такие Сонины чувства, уже не утешает ее, поскольку это не помогает, а отстраняется. Соня остается со своей болью наедине и проецирует причину такой боли на его уход и на то, что он ей не помог. Невозможность Сони испытывать боль в переносимом виде делает из него нарцисса, а из нее – нарциссическую жертву. Только когда Соня сможет найти источник этой боли и прожить ее там, где она действительно родилась, она сможет регулировать свои взрослые отношения и решать возникающие между ней и мужем трудности, не проваливаясь в свой детский мучительный аффект.

Диссоциированные части личности, чувства или воспоминания вторгаются во внешне нормальное существование травматика тогда, когда реальность ассоциативно напоминает травму. Изначально это может быть маленький набор стимулов: определенные слова, родительский дом, выражение лица. Со временем травма как бы расползается и, кроме прямых стимулов вторжения, может спровоцировать и косвенные, такие, которые пробуждают сначала прямую ассоциацию, а потом и саму травму. Например, в детстве ребенок может избегать определенного угла в квартире или подвала, а со временем может начать избегать их всех – так развивается клаустрофобия. Травмированный хроническим насилием может сначала впадать в ступор при виде отцовского ремня, а потом замирать и при повышении голоса любым другим человеком. Взрослый, сталкивающийся с вторжением аффективной эмоции и воспоминания, чаще всего живет обычной жизнью, внутри которой обычный стимул приобретает особое значение.