Элементали великие, она была такой дурой. Знала ведь, что Третьему значительно хуже, чем он показывает, и всё равно на что-то надеялась.
Скрипнула тяжёлая дверь. Клаудия напряглась одновременно с юношей, мгновенно замолчавшем. Сигилы всё ещё ярко сияли, освещая пространство в несколько метров, и за невидимым барьером Клаудия видела, как юноша нерешительно топчется на месте. Он, казалось, уже готовился отступить, когда раздался чей-то голос.
Юноша напрягся ещё сильнее и, что удивило Клаудию, практически вытянулся в струнку. Рядом с ним остановился человек со светлыми волосами, массивностью и ростом напоминавший скалу, и строго посмотрел на юношу. Тот залепетал что-то на незнакомом языке, и с каждым его словом пришедший хмурился и кривил губы всё сильнее. Наконец юноша, закончив, сделал резкий шаг назад и исчез. Клаудия выпрямилась, надеясь разглядеть хоть какие-нибудь нити магии от портала, но тут пришедший развернулся, и один из сигилов отбросил блеск на ножны у него на поясе.
— Эй! — крикнула Клаудия, подскочив на ноги. — Руки прочь от меча!
Пришедший остановился, медленно повернулся и с головы до ног окинул её оценивающим взглядом. По-настоящему взбешённые глаза Клаудии вцепились только в Нотунг, который Гилберт, этот недальновидный идиот, почему-то доверил незнакомцу.
— Он тебе не принадлежит, — цедя каждое слово, Клаудия ни на мгновение не отводила взгляда от меча. Она чувствовала вину за то, что позволила отобрать его, но, честно говоря, в этом не было ничего удивительного: Нотунг был не просто мечом, признававшим определённую кровь, он был сокрушителем, а те никогда не ложились ей в руки.
Пришедший сделал шаг вперёд, и Клаудия едва заметно нахмурилась. Да, она не ошиблась — тот самый человек, который лишил её меча. Он выглядел ничуть не лучше и двигался всё так же скованно, будто не ощущал собственного тела. И почему только Гилберт доверил ему меч?
— Он тебе не принадлежит, — повторила Клаудия.
— Как и тебе.
Сигридский язык мог бы стать как бальзам для ушей, но только не сейчас. Вместе с возрастающей озадаченностью, которую Клаудия видела в глазах какого-то непонятного оттенка, голос за спиной становился всё громче. Невыносимее.
— Если на нём появится хотя бы одна царапинка…
— То что? — с лёгким намёком на вызов спросил он.
Клаудия, не сдержавшись, фыркнула и ответила на родном языке:
— Напыщенный идиот.
— Правда? — тут же отреагировал он на кэргорском. — Не напыщеннее тебя, полагаю.
Клаудия проглотила и секундное удивление, и раздражение. Надо же, кэргорец. Судя по мышцам и оказанному ему доверию, точно из рыцарей. Значит, может стать проблемой. Если, конечно, Нотунг не навредит ему раньше — Клаудия видела, что становилось с людьми, неугодными сокрушителями. И тот факт, что она всё ещё могла пользоваться руками, можно было считать настоящим чудом и милостью самого Нотунга.
Но если этот рыцарь пострадает из-за Нотунга, Гилберт может посчитать, что Третий наложил на него какие-то губительные чары. Клаудия была бы совсем не против убить одного из идиотов, ответственных за их заточение, но была не в том положении, чтобы поддаваться своим слабостям и желаниям.
— Ты можешь лишиться рук, — предупредила Клаудия по-кэргорски. Третий прекрасно владел им, но она сомневалась, что он вслушивался. Если в разговор вступала Клаудия, он мог полностью довериться ей.
— Сомневаюсь, — невозмутимо ответил рыцарь.
По крайней мере, он наверняка пытался ответить невозмутимо. Бледное лицо, глубокие тени под глазами и голос за спиной, не утихающий ни на секунду, помогали ей понять его состояние даже лучше, чем она того хотела.
— Когда это всё же случится, — продолжила Клаудия, — не говори, что я не предупреждала.
Она выждала, пока он вздёрнет бровь и, посчитав её умалишённой, отойдёт всего на метр. Клаудия выдавила улыбку и бросила напоследок:
— Была рада познакомиться, Энцелад Джорадан Эрнандес.
Он развернулся именно с тем выражением лица, на которое она рассчитывала. Значит, в этом Диона ей не соврала — её брат ненавидел, когда кто-то обращался к нему, используя и второе имя.
***
Из-за волнения, которое с каждой секундой становилось всё сильнее, Пайпер едва могла усидеть на месте. Она чувствовала себя предательницей и лгуньей, ведь всего час назад обещала Третьему, Клаудии, Стелле и Эйкену, что вытащит их, а теперь сидела на бархатном стуле в ряду, где оказалось подозрительно много пустующих мест, и ждала, когда начнётся суд.
Гилберт был непреклонен, и единственное, с чем он согласился, так это с тем, что Пайпер может присутствовать на суде. Странно, что ни Лерайе, ни Арне до сих пор не вмешались — хотя, может, просто ждали более удачного момента, чтобы предстать перед всем во всём своём великолепии, способном ослепить. Если это окажется правдой, Пайпер за себя не отвечает.