– Как удивительно однообразны школьники. Всё враньё за сорок пять лет моей работы в школе сводилось к забытым тетрадкам, плохому самочувствию, болезням домашних питомцев и забытым утюгам. – И тут же нарисовала жирную двойку в журнале. Потом сокрушенно добавила, что вообще-то хотела вывести Ингрид на оценку «отлично» за четверть, но теперь та может рассчитывать только на тройку. Здесь Ингрид пробило не на шутку.
– Извините, а почему такая избирательность? Может, весь класс тоже «врёт»? Почему бы не собрать тетради у всего класса и не проверить домашнее задание у всех?!
Класс превратился в клубок шипящих змей, в спину полетели ругательства, Ленка, не раздумывая, ткнула её карандашом в ребра. Однако внезапно Галифе включила режим декабриста:
– Подставить своих товарищей, как унизительно. Не ожидала я от тебя, Ингрид, подобного отношения. Сам погибай, а товарища выручай! А у тебя, выходит, себя спасай, а товарищей продавай? Да ты Иуда, я смотрю!
Она принципиально не стала собирать тетради у всего класса, и серпентарий удовлетворённо выдохнул. Что ж, во всяком случае, это происшествие могли простить и не вспоминать его по любому поводу. Правда, когда закончился урок, Ленка и Карина затащили Ингрид в угол.
– Для тебя дружба – это пустой звук? – гнусавила на высоких тонах Ленка, наклонив Ингрид за шею к своему лицу. – А? Отвечай!
Карина взяла Ингрид под локти, а Ленка со всей дури врезала ей в бедро своим острым коленом (почему-то, несмотря на общую пухлость, колени и локти у неё были очень острыми).
– Ингрид, ты – предатель! – орала ей в самое ухо Ленка.
Карина отпустила упавшую от боли Ингрид и стояла со строгим лицом, какое бывало у мамы Ингрид, если та сердилась на дочь.
– Лена, вообще-то, права, – отрезала Карина.
– Всё, пойдём, Карина, не нужны нам такие подруги! – Ленка на прощание с силой наступила Ингрид на ногу, развернулась и, виляя задом, как бы подчёркивая своё моральное превосходство, ушла прочь.
Ингрид сидела в углу, растирая бедро, боль от удара прострелом отзывалась сразу в нескольких местах.
Самым хорошим было то, что она на этой перемене не столкнулась с компанией Шурика, хотя это вовсе не означало, что про неё забыли. Потом, конечно, мелкие её нашли и продолжили свои издевательства, однако в целом за оставшийся день в школе ничего примечательного не произошло.
Вечером Ингрид сидела мрачная и подавленная за мольбертом в художественной школе, думая о Междумирье, что её хоть как-то утешало. Рисовать не хотелось, рука безвольно лежала на планшете. Девочка сидела так уже битый час и, чтоб размяться, пошла сменить воду в стакане, захватив с собой портал, что носила с собой и тщательно сохраняла. Через дверь санузла Ингрид перешла в большой зал Древнего дворца. Внутри никого не было, свет пробивался из далёких окон, сияла крона Древа. Мягко журчала вода из источника у корней. Ингрид осмотрелась по сторонам и поднялась на один уровень, где села у самой первой ветки, прижавшись к щербатой коре гигантского ствола.
Вокруг Ингрид звенела синеватая тишина, в воздухе колыхалось мерцание. От кроны Древа исходил свет, серебристый, голубой или зелёный – она не могла этого понять. Ей стало тоскливо и печально, но плакать не выходило. К тому же, чтобы вылить всю горечь, надо рыдать и громко всхлипывать, а нарушать тишину не хотелось. Поэтому Ингрид села на пол, обняла колени и положила на них голову. Она прислонилась спиной к стволу Древа и мысленно прокрутила все свои печали. Ингрид сидела так очень долго. Простое пребывание в Древнем дворце утешало и придавало сил. Хотя девочка и обещала не приходить сюда, но обстоятельства оказались сильнее, и она не смогла себе отказать в такой слабости. Ей больше не к кому было идти. Неизвестно, сколько времени Ингрид просидела под Древом, но когда вернулась на землю, то оказалась уже дома за ужином.
В четверг утром Ингрид шла в школу в нейтральном настроении. Ей было всё равно, кого она встретит по дороге, что с ней сделают на этот раз и чем это закончится. Странно, но компания Пешкина не цеплялась к девочке, а шушукалась за спиной, самого же хулигана не было видно. Ингрид ничего не поняла, хотя порадовалась такой перемене. Радости хватило ненадолго – ровно на пять минут, пока она не столкнулась нос к носу с Париком в коридоре. Алла Яковлевна, находясь в явном гневе, припёрла её к стене и тихим, но жутким голосом спросила:
– Это твоих рук дело?
– Что? – опешила Ингрид.
– Немедленно говори, где ты была вчера в… – Парик назвала именно то время, когда Ингрид отправилась в Междумирье, поэтому в её глазах мелькнул испуг.
– Я была в художественной школе… – тихо и медленно сказала девочка.
– Лжёшь! – быстро сказала завуч.
– Я была в художке, – на этот раз увереннее ответила Ингрид.
– Не лги мне, я знаю, где ты была и что ты делала, – мягким вкрадчивым голосом сказала Парик.
Ингрид сжалась от мысли, что Алла Яковлевна может что-то знать о Междумирье.
На счастье Ингрид в коридоре появилась директриса и заинтересованно подошла к ним. Что опять произошло, о чём она ещё не знает?