Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Предмет химии берёт свои истоки в глубокой древности, когда человек был заинтересован в том, из чего состоит всё вокруг него… Древних учёных интересовало, как из одного вещества можно получить другое, поэтому появилась наука-прародительница химии – алхимия. С её помощью алчные средневековые кудесники пытались разгадать секрет получения золота, чтобы превращать в драгоценный металл любой другой. Тёмные и недалёкие церковники, изучавшие свойства веществ, гонялись за секретом так называемого философского камня. Для его получения использовали серу, ртуть и другие, неизвестные по названию и составу вещества. Они были столь невежественны и так боялись раскрыть предполагаемый рецепт получения философского камня, что не имели общей химической терминологии. Вещества называли иносказательно: «золотая грива льва», «жидкое небо». Были и другие странные названия. Лишь только в 19-м веке с прорывом в области изучения химии…

Ингрид резало слух каждое слово, произнесённое учителем. Насколько разительно отличалась химия в школе от алхимии в Ликее, которую вёл Николас Трисмегист! Девочка не выдержала и вставила в его корявую речь свой комментарий, видимо, предполагая, что проливает свет во тьму невежетсва:

– Вообще-то, в Средние века алхимики прекрасно общались между собой, просто язык у них отличался от нашего.

Антон Павлович явно не ожидал такого поворота. Ответить было нечего. Он проигнорировал сказанное и попросил продолжить чтение, попутно поясняя:

– Алхимики занимались наивной и бессмысленной тратой времени, пытаясь заставить олово стать золотом. Они глупо высчитывали связь планет и металлов, вели сомнительные таблицы чисел, вместо того, чтобы просто изучать реальные свойства веществ…

– Нет, – снова возразила Ингрид. – Алхимия занималась вопросом преобразования одной материи в другую. Алхимики искали законы превращений и способы влиять на эти процессы. Золото вообще интересовало их не как средство обогащения, а как наиболее чистый и приближенный к огню металл! Его ценность в деревне, где люди умирали с голоду, сводилась к нулю!

Девочка говорила чётко уверенно, но осеклась, поняв, что если продолжит, то навсегда испортит отношения с новым учителем. И почему-то её это напугало. А Антон Павлович уже раздул ноздри от возмущения. Она искренне не понимала, почему её здравые комментарии вызывают у него больше раздражения, чем обычные чванство и разнузданность её одноклассников.

Раздражённый учитель быстро перешёл к простой диктовке. Он заговорил чётко, с металлом в голосе, дал несколько определений, задал выучить их наизусть и закончил урок. Ленка всё ещё пыхтела и ворчала из-за того, что он так посмеялся над её фамилией. Ингрид вышла с урока в смешанных чувствах, понимая ужасную для себя вещь: она не сможет перестать думать о нём. Когда их глаза встретились, время вокруг загустело. Что-то подобное она испытала в момент, когда её рука коснулась меча в оружейной комнате. Ингрид погрузилась в себя.

– Ты точно ведьма, – прогнусавила Ленка.

– Уху… – Ингрид неохота было препираться.

– И что, теперь ты и меня прокляла. «Кто это тут с таким необычным именем?» – передразнила она.

Ленка пылала возмущением, будто больше этой трагедии с ней ничего ещё не случалось.

«Отлично, – думала Ингрид после занятий. – С утра мне сообщили, что оказывается я – ведьма, теперь я не могу выкинуть из головы Антона Павловича, а Ленка будет ещё пять лет вспоминать сегодняшний урок…» Ингрид шла домой мрачной, как будто над ней летела персональная туча, поливавшая дождём. Если в предыдущие дни, когда её преследовали шестиклассники, она хотела исчезнуть, то сейчас ей было бы всё равно, даже если они б уронили её в лужу целиком.

Дома она самозабвенно рисовала несколько часов, находя утешение в листах бумаги и карандашах. Она вспоминала глаза Антона Павловича, но они ускользали из её памяти. Почему-то его образ никак не получалось запечатлеть на бумаге.

Вечером, когда мама пришла с работы, Ингрид, как обычно, влетело за то, что она не сделала все уроки. Девочка постаралась побыстрее завершить домашние задания, однако было то, что надёжно отключало её внимание.

В пятницу утром насморк только усилился. За ночь похолодало, и Ингрид замёрзла, отчего чувствовала себя ещё более простывшей, чем вчера и позавчера. Вставать и идти куда-либо ей не хотелось, но всё же долг добросовестной школьницы перевесил. В октябре в Петербурге обострялось ощущение тёмной половины года, светало поздно, темнело всё раньше, дни стояли сырые и холодные.