Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

«Я не говорю, что общество в том виде, каким мы его знаем, является целостным, – писал Джон Дьюи, – но я подчеркиваю, что это наиболее широкое и насыщенное проявление целого, доступное нашим наблюдениям». Конфуций согласился бы с ним. Его философия представляла собой сочетание здравого смысла и практической мудрости. Она не содержала ни глубоких метафизических мыслей, ни смелых предположений, ни трогательных призывов к всеобщему благочестию. Как правило, он «не говорил о духах». «Что знаешь, то и считай, что знаешь; чего не знаешь, то и считай, что не знаешь», – говорил он[143]. «Много слушать и оставлять в стороне сомнительное, а о прочем говорить осторожно… много наблюдать и оставлять в стороне опасное, а в остальном действовать осторожно». Следовательно, всякий раз, когда его спрашивали о потусторонних материях, Конфуций переводил разговор на людей. На вопрос о служении духам умерших, он ответил: «Мы не умеем служить людям, как же можно служить духам?» Когда его спросили о самой смерти, он сказал: «Мы не знаем жизни, как же мы можем знать смерть?»[144] Словом, каждому миру свое время.

Один из конкретных примеров, как Конфуций сместил акцент с Неба на Землю, – перенос им внимания с почитания предков на сыновнюю почтительность. В Древнем Китае умершим действительно поклонялись. Верный консервативной составляющей своей натуры, Конфуций не предпринял ничего ради искоренения древних обрядов, связанных с предками. Он не отрицал существование духов умерших – напротив, советовал относиться к ним «так, как если бы они присутствовали рядом». Вместе с тем в фокусе его внимания находились живые близкие. Он подчеркивал, что наиболее священные узы – это узы, связывающие кровных родственников. Для него обязательства ныне существующих членов семьи друг перед другом были важнее долга перед ушедшими.

Но несмотря на то, что Конфуций столь сильно сместил акцент с Неба на Землю, нам не следует полагать, что он совершенно отделил Землю от Неба. Он не отвергал основные направления воззрений тех времен, в которых присутствовали Небо и Земля, пара божественных творцов, наполовину материальных и наполовину – более чем материальных, подчиняющихся верховному Шан-ди. При всей сдержанности в отношении сверхъестественного Конфуций не умалчивал о нем; где-то во вселенной имелась сила, которая на стороне правых. Следовательно, распространение праведности – это всеобщая потребность, а «воля Неба» – первое, что должен чтить цзюнь-цзы. Конфуций верил, что обладает мандатом на распространение своих учений. Когда во время «длинного перехода» на него напали в городе Куан, он подбадривал своих спутников словами: «Если бы Небо хотело погубить это просвещение, то я не имел бы участия в нем. Следовательно, оно не хочет погубить его; в таком случае, что же могут сделать мне куанцы?»[145] Чувствуя, что соотечественники пренебрегают им, он утешался мыслью: «Есть Небо, которое знает меня!» Из-под его пера вышло одно из наиболее часто цитируемых религиозных высказываний: «Если оскорбишь Небо, то некому будет молиться»[146].

Этот умеренный, пожалуй, даже приглушенный теизм позволяет нам понять, почему современный ученый-конфуцианец способен написать, что «высший конфуцианский идеал – единство Человека и Неба», добавив, что в учении о срединном пути о нем говорится как о «человеке, образующем триединство с Небом и Землей»[147]. Определив это единство или триединство как конечную цель конфуцианской программы, мы можем выявить ее последовательные этапы, в которых наше недавнее перечисление остановилось, не доходя цели. Программа становления человека в полном смысле слова подразумевает последовательное возвышение над эгоизмом, кумовством, провинциализмом, этноцентризмом и шовинистическим национализмом и (как нам сейчас следует добавить) изолированным, самодостаточным гуманизмом. Продолжая словами только что процитированного конфуцианского ученого,