Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

Не так-то просто определить, каким был вклад Конфуция в этот институт, поскольку со временем конфуцианские ценности слились с типичными для китайского народа настолько, что их стало трудно разделить. Поэтому здесь мы отметим некоторые особенности китайского характера, которые если не породили, то закрепили Конфуций и его ученики. Особенности, которые мы упомянем, в значительной степени относятся к Восточной Азии в целом, так как Япония, Корея и большая часть Юго-Восточной Азии намеренно осуществляли «ввоз» конфуцианской этики.

Начнем с выраженного в Восточной Азии социального акцента, закреплению которого способствовал Конфуций. Наличие такого акцента отмечал буквально каждый синолог, но здесь будет достаточно привести два таких вердикта. «Вся китайская философия преимущественно социальная», – высказывался Этьен Балаш, и Чань Жунцзе соглашался: «Интерес для китайских философов представляли в первую очередь этические, социальные и политические вопросы». Для того чтобы получить непосредственное представление о том, как проявлялся этот социальный акцент в жизни, укажем, что в Китае, который по площади не уступает континентальной территории США, существует единственный часовой пояс. По-видимому, китайцы считают, что синхронизироваться друг с другом во временных ощущениях важнее, чем приводить часы в соответствие с обезличенной природой.

Конечно, это пустяк, но мелкие признаки отражают глубоко укоренившиеся взгляды, и в любом случае долго искать более значительные свидетельства не придется. У китайцев социальный акцент Конфуция вызывал явную общественную эффективность – способность достигать масштабных целей в случае необходимости. Историки полагают, что социальный акцент, о котором идет речь, возможно, берет начало в рано возникшей потребности Китая в строительстве грандиозных оросительных систем с одной стороны и титанических дамб, чтобы сдерживать бурные реки, – с другой; не следует пренебрегать и тем фактом, что эту общественную эффективность (как мы называем ее здесь) можно применять не только во благо: примеров деспотизма в Китае известно множество. Но к худу или к добру, эта эффективность несомненна. В третьей четверти нынешнего века, столкнувшись с проблемой перенаселенности, Китай за одно десятилетие снизил рождаемость вдвое. А за тридцать лет, с 1949 по 1979 год, добился, чтобы для четверти мирового населения голод, наводнения и эпидемии остались в прошлом – по-видимому, навсегда. Как указывал журнал Scientific American в сентябрьском выпуске 1980 года, «это великое событие в истории»[150].

С предметом данной книги непосредственно связан уникальный для мировых цивилизаций способ, которым Китай синкретизировал свои религии. В Индии и странах Запада религии носят исключающий характер, или даже, лучше сказать, соперничают одна с другой: не имеет никакого смысла считать кого-либо одновременно христианином, мусульманином и иудеем, или даже буддистом и индуистом. Китай улаживал этот вопрос иначе. Испокон веков каждый китаец был конфуцианцем в вопросах этики и общественной жизни, даосистом в вопросах частной жизни и гигиены и буддистом в момент смерти, с изрядной дозой веры в шаманизм. Или, как выразил ту же мысль кто-то, каждый китаец носит головной убор конфуцианца, облачение даосиста и буддистские сандалии. Если бы речь шла о японце, к этому сочетанию прибавилась бы синтоистская вера.