Значение, которое в Китае придается семье – к которой относятся три из пяти постоянных взаимоотношений Конфуция, – не нуждается в комментариях. Некоторые синологи утверждают, что с учетом поклонения предкам и сыновней почтительности семья выступает в роли подлинной религии китайского народа. В китайских именах на первом месте стоит фамилия и лишь после нее значится личное имя. Большая китайская семья из нескольких поколений прекрасно сохранилась в ХХ веке, о чем свидетельствует следующий отчет: «В одну семью могут входить представители восьми поколений, в том числе братья, дяди, двоюродные деды, сыновья, племянники и сыновья племянников. До тридцати отцов со своим потомством, каждый со своими предками и потомками вплоть до дедов и внуков, могут сосуществовать в одном большом доме и составлять всего одну семью»[151]
. Столь же сложен китайский лексикон для семейных взаимоотношений. Пользоваться единственным словом, обозначающим брата, слишком неудобно; должно быть два слова, чтобы различать, старше он или моложе того брата или той сестры, которые говорят о нем. Точно так же обстоит дело с сестрой, с тетей и дядей, с дедушкой и бабушкой: разные слова требуются, чтобы указать, родственниками с какой стороны – с отцовской или материнской – они приходятся. Словом, существуют названия для ста пятнадцати различных степеней родства членов большой китайской семьи[152]. Прочные семейные узы могут сковывать, но приносят и преимущества, и это справедливо для жителей Восточной Азии по сей день. Достаточно вспомнить о низкой преступности – количество краж со взломом в Японии составляет 1 % от американского – и впечатляющие успехи иммигрантов из Восточной Азии за рубежом; уровень просроченных платежей по кредитам у них низкий, продвижения по социальным лестницам и достижений – высокий. Семьи регулярно вносят вклад в продолжение образования даже дальних родственников.Привычка смотреть снизу вверх на старшего партнера в трех из пяти постоянных взаимоотношений конфуцианства помогла возвести восточноазиатское уважение к возрасту до грани преклонения. Когда кто-нибудь на Западе признаётся, что ему пятьдесят, ему наверняка ответят: «С виду вам не дашь и сорока». В традиционном Китае вежливый ответ скорее будет другим: «А выглядите вы на все шестьдесят». В середине 80-х годов ХХ века пожилого человека, приехавшего в Японию, его знакомый японец спросил, насколько тот мудр. Вопрос вызвал замешательство, японец догадался, что допустил ошибку. Извиняясь за свой слабый английский, японец пояснил, что хотел спросить приезжего о возрасте. Если сравнить этот случай с западным отношением к возрасту – «в сорок переваливаешь через вершину и дальше катишься под гору все быстрее» – контраст разителен. Сталкиваясь с неизбежностью телесного упадка, Китай создавал социальные структуры, поддерживающие дух. С каждым проходящим годом человек мог рассчитывать на более заботливое отношение со стороны родных и товарищей, а также (как мы уже отмечали) на более уважительное внимание к его словам.
Учение Конфуция о срединном пути сохраняется по сей день – в предпочтении, которое китайцы выказывают взаимодействию, содействию и посредничеству в противовес жестким, обезличенным методам. До недавнего времени судебные тяжбы считались чем-то позорным, признанием человека в своей неспособности уладить разногласия с помощью компромиссов, при типичном участии семьи и коллег. Для Китая статистики нет, но в середине 80-х годов ХХ века в Японии с учетом численности ее населения на каждого юриста приходилось двадцать четыре юриста в США. Проблема переговоров связана со специфическим восточным феноменом «лица», так как в контексте судебного решения с его оттенком победы-поражения та сторона, против которой выступил суд, теряет лицо. Это серьезный вопрос, потому что если приходится быть на короткой ноге с товарищами по работе, в долгосрочной перспективе психологическая победа над ними ничего хорошего не сулит.