Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

Следующий отчет из Киото к вопросу эффективности не относится, однако он свидетельствует о вежливости, которой славятся жители Востока: «В вихревой мешанине транспорта на улицах Киото две машины задевают одна другую бамперами. Оба водителя выскакивают из машин. Оба кланяются, рассыпаясь в извинениях за свою неосторожность».

Все это затяжные отголоски конфуцианского духа, от которых невольно задаешься вопросом, не затихают ли они. Что ждет эту религию в мире, идущем по западному пути?

Ответа никто не знает. Возможно, перед нами умирающая религия. Если так, уместно будет закончить эту главу словами, которыми Конфуций сказал о себе, когда на смертном одре его взгляд в последний раз остановился на величественной вершине Тайшаня, священной горы Китая:

Рушится священная гора,
Ломается потолочная балка.
Угасает мудрец.

С другой стороны, пророкам свойственно держаться дольше политиков. Ганди пережил Неру, и Конфуций, по-видимому, переживет Мао Цзэдуна.

Рекомендованная литература

Laurence G.Thomson, Chinese Religion (Belmont, CA: Wadsworth, Inc., 1989) – хороший обзор религиозной сферы Китая в целом.

В качестве переводов на английский наиболее важных конфуцианских текстов можно порекомендовать Arthur Waley, The Analects of Confucius (New York: Random House, 1989), и D. C. Lau, Mencius (New York: Penguin Books, 1970). Тем, кто тяготеет к философии, A. C. Graham, Disputers of the Tao (La Salle, IL: Open Court, 1989) предлагает лучший труд по общей истории китайской мысли в период ее становления.

Раздел «Конфуцианская программа» этой главы написан под влиянием в основном трудов современного ученого-конфуцианца Ду Вэймина, особенно Tu Wei-ming, Confucian Thought: Selfhood as Creative Transformation (Albany: State University of New York Press, 1985), и Humanity and Self-Cultivation: Essays in Confucian Thought (Fremont, CA: Jain Publishing, 1980).

В своем тексте я не рассматривал отдельно неоконфуцианство. Значительное движение, перерабатывающее конфуцианство в свете даосистского и буддистского влияния, оно зародилось в VIII веке, бурно развивалось и процветало в XI и XII веках и продолжает порождать достойных внимания толкователей по сей день. Говоря конкретнее, неоконфуцианские ученые разработали мировоззрение, параллельное буддистской космологии, и систему нравственной философии, чтобы объяснить конфуцианскую этику в терминах метафизики. Их взгляды изложены в обзоре Carsun Chang, The Development of Neo-Confucian Thought (Albany: State University of New York Press, 1957).

Herbert Fingarette, Confucius – The Secular as Sacred (New York: Harper & Row, 1972) отличается тем, что этот труд написал выдающийся современный философ, обсуждающий идеи Конфуция не ввиду их исторической значимости, а потому, пользуясь словами самого Фингаретте, что Конфуций – «наделенный силой воображения мыслитель, равных которому по величию я не знаю».

V. Даосизм

Монохомных цивилизаций не существует. В Китае классический колорит конфуцианства уравновешивался не только духовными оттенками буддизма, но и романтическими тонами даосизма.

Мудрый старец

Согласно традиции, даосизм начался с человека по имени Лао-цзы, якобы родившегося около 604 г. до н. э. Это смутная фигура. Мы ничего не знаем о нем наверняка, ученые гадают, существовал ли такой человек вообще. Нам неизвестно даже его имя, потому что Лао-цзы – что можно перевести как «старый младенец», «старина» или «мудрый старец» – по-видимому, ласковое и уважительное прозвище. Все, чем мы располагаем, – мозаика легенд. Некоторые из них фантастичны: он был зачат падающей звездой, мать вынашивала его восемьдесят два года, и родился он уже мудрым седым стариком. Другие подробности не проверяют нас на доверчивость: он был хранителем императорского архива у себя на родине, в западной провинции, и вокруг этого занятия вращалась его простая и непритязательная жизнь. Предположения, касающиеся его личности, строятся почти исключительно на основе единственного не слишком пространного труда, который приписывают ему. На этом основании одни делают вывод, что Лао-цзы был, вероятно, одиноким отшельником, поглощенным таинственными медитациями, а другие изображают его воплощением приземленности – дружелюбным соседом с живым чувством юмора.