Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

Удивительно в каждом из этих примеров не то, что сделали цари, ибо они просто действовали в рамках повсеместно признанных прерогатив правителей того времени. Революционный и беспрецедентный факт заключается в том, как пророки подвергли сомнению их действия.

Группы пророков и отдельных дописьменных пророков мы уже обсудили. Третий, кульминационный этап в пророческом движении начался с появлением великих письменных пророков: Амоса, Осии, Михея, Иеремии, Исаии и остальных. На этом этапе экстаз опять-таки присутствовал в опыте пророчествования; Иез 1–3, Иер 1 и Ис 6 (где пророк «видел Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном») входят в список наиболее впечатляющих теофаний из известных. Акцент на этике, который делали еще дописьменные пророки, сохранился, но и в этой сфере наметилось важное развитие. Если Нафан или Илия распознавали недовольство Бога отдельными случаями вопиющей несправедливости, то Амос или Исаия замечали, как Бог недоволен менее очевидными неправедными поступками, не конкретными, совершёнными отдельно взятыми людьми, а скрытыми в структуре общественной жизни. И если дописьменные пророки бросали вызов людям, то письменные обрушивались на порочность общественного устройства и деспотизм его институтов.

Для времен, когда жили письменные пророки, были характерны повсеместное неравноправие, особые привилегии, несправедливость самого вопиющего рода. Богатство было сосредоточено в руках видных фигур, бедняков клеймили, как скот, и продавали, как рабов, должников обменивали на пару обуви. В том мире хозяева карали рабов по своей воле, женщины были полностью подчинены мужчинам, а нежеланных детей бросали умирать в глуши.

Как угроза социальному здоровью общества как «политического тела», эти преступления против нравственности были важным фактом еврейской политической жизни того времени, но существовал и другой. Опасность внутри соответствовала опасности извне, так как стиснутые между колоссальными империями – Ассирией и Вавилонией на востоке, Египтом на юге, Финикией и Сирией на севере, – Израиль и Иудея рисковали оказаться раздавленными. В подобных ситуациях другие народы региона полагали, что исход зависит от сравнительного могущества местных богов – другими словами, от простой расстановки сил, к которой вопросы нравственности не имеют отношения. Однако такое толкование лишает подобные ситуации возможностей, а следовательно, и смысла. Если варианты развития событий жестко определены силой, небольшой народ мало что может предпринять. Евреи противились такому прочтению – по причине, которую мы обозначили как неутолимая страсть к смыслу. Даже когда казалось почти невозможно действовать иначе, они отказывались признавать, что какое-либо событие бессмысленно, то есть не оставляет возможностей для творческой реакции, охватывающей нравственный выбор. Таким образом, то, что другие народы истолковали бы просто как силовое давление, евреи видели как предостережение Бога, его требование привести в порядок жизнь своего народа – сделать ее чище, утверждать повсюду на своей территории справедливость, в противном случае его уничтожат.

Отвлеченно можно сформулировать принцип пророков следующим образом: обязательное условие политической стабильности – социальная справедливость, ибо в природе вещей заложено, что несправедливость недолговечна. С теологической точки зрения та же мысль звучит так: у Бога высокие мерки. Божественное не будет вечно мириться с эксплуатацией, коррупцией и посредственностью. Этот принцип не противоречит сказанному ранее о любви Яхве. В целом пророки, как и псалмопевцы, говорили скорее о любви, чем о справедливости. В дальнейшем один раввин описывал отношения между тем и другим следующим образом:

У царя было несколько пустых стаканов. Он сказал: «Если я налью в них горячую воду, они лопнут; если налью ледяную воду, они тоже лопнут!» И что же тогда сделал царь? Он смешал горячую воду с холодной, вылил в стаканы, и они не лопнули. Так говорит и Всевышний, да будет Он благословен: «Если я сотворю мир, исходя из одного милосердия, грехи этого мира многократно умножатся. Если создам его, исходя из одной справедливости, разве выстоит этот мир? Следовательно, я сотворю его с обоими свойствами милосердия и справедливости, и да будет он прочным![221]