И наконец, сторонники мессианства расходились во мнениях о том, продолжит ли новый порядок предшествующую историю или потрясет мир до основания и заменит его в конце времен эпохой, сверхъестественно иной по характеру. По мере того как с восхождением Европы власть евреев таяла и надежды на политическую реставрацию в Израиле становились все менее возможными, ожидание чудесного искупления препятствовало политическим устремлениям. Апокалиптизм, элементы которого заметны у самих пророков, заменил надежды на военную победу. Мессианская эпоха наступит в любой момент, неожиданно и катастрофически. Обрушатся горы, закипят моря. Законы природы будут упразднены и освободят место божественному порядку, вообразить который невозможно, но известно, что после «родовых мук мессианской эпохи» – пугающих образов, вызванных ужасами, которые на самом деле испытали евреи – наступят мир и покой. Даже в этом случае апокалиптическая версия содержит элемент утопии. Гибель и ужас уравновешены утешением и искуплением.
На всех трех полюсах альтернативы были тесно переплетены, будучи противоречивыми по природе. Мессианская идея выкристаллизовалась и сохранила жизненную силу благодаря напряжению, созданному противоположностью ее составляющих. Нигде мы не встречаем что-то одно в чистом виде, без другого: только соотношения меняются, иногда в чрезвычайно широких пределах. Направление, в котором двигался маятник, определялось историческими событиями и особенностями личности того, кто провозглашал эти идеи – многие из них, «лжемессии», сами награждали себя мессианским титулом и в нескольких случаях собирали массу последователей. В те периоды, когда израильтяне еще вели независимую политическую жизнь на своей земле, акцент делался на этическое совершенство и земное блаженство; в то время как в периоды порабощения и пленения на первый план выступало стремление к политической свободе. При наличии национальной свободы общемировая, универсалистская часть надежды занимала основное место, а во время бед и невзгод ее оттеснял националистический элемент. Но во всех случаях политический компонент шел рука об руку с этическим, а националистический – с универсальным. Политические и духовные стремления объединялись, как и надежды для себя и для мира в целом. Оба мотива присутствуют в сионизме – современном движении за политическое и духовное возрождение еврейского народа, которое помогло евреям вернуться в Палестину и основать израильское государство в 1948 году.
Но вернемся к основополагающему мессианскому мотиву, то есть к надежде. Перейдя в христианство, он принял форму Второго пришествия Христа. В Европе XVII века он проявился как идея исторического прогресса, а в XIX веке воспринял марксистскую терминологию в видении грядущего бесклассового общества. Но какую бы его версию мы ни читали – еврейскую, христианскую, светскую или еретическую, – основополагающий мотив один и тот же. «Это будет великий день!», если выражаться прозаически. Мартин Лютер Кинг-младший, заимствуя образы у пророка Исаии, риторически выразил эту мысль в своей речи перед двухсоттысячной аудиторией в 1968 году, во время Марша за гражданские права на Вашингтон.
Освящение жизни
До сих пор в наших стремлениях приобщиться к еврейским взглядам мы имели дело с идеями, которые возникали у этого народа при попытке познать смысл жизни. При знакомстве с иудаизмом этот способ служит своей цели, так как идеям присуща универсальность, благодаря которой они понятны даже посторонним. Но теперь мы достигли точки, когда должны, если хотим продвинуться глубже в понимании этой веры, обратиться к дальнейшему рассмотрению еврейских идей и взглянуть на их практики. Нам надлежит изучить их церемонии и ритуалы, ибо общепризнано, что иудаизм является ортодоксией в меньшей мере, чем ортопраксией; евреев объединяет скорее то, как они действуют, чем то, как они мыслят. Одно из подтверждений этому – что евреи так и не провозгласили официальное кредо, которое следовало принимать, чтобы принадлежать к их вере. С другой стороны, соблюдение обрядов – например, обрезание мужчин, – играет решающую роль. Этот акцент, сделанный на практиках, придает иудаизму несколько восточный колорит; ибо если Запад под влиянием греческой склонности к абстрактному мышлению подчеркивает богословие и символ веры, то Восток обращался к религии посредством ритуала и нарратива. Различие здесь между абстрактным и конкретным. Кто ближе подступает к реальности – Платон или Достоевский? Чем лучше выразить любовь – словами или объятиями?