Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

Обращаясь к учению об искуплении, мы знаем, что его корневое значение – примирение, восстановление целостности и единства («at-one-ment»). Христиане были убеждены, что результатом жизни и смерти Христа стало беспрецедентное сближение Бога и человечества. По словам святого Павла, «Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор 5:19). Две метафоры преобладали в представлениях Церкви о том, как это произошло. Одна из них, законническая, выглядит так: по своей воле ослушавшись повеления Бога не есть запретный плод в Эдеме, Адам согрешил. Поскольку его грех был направлен против Бога, он был безмерен. Грехи должны быть возмещены, иначе под сомнением окажется справедливость Бога. Безмерный грех требует безмерного возмещения, а оно может быть достигнуто лишь путем викарного принятия Богом на себя нашей вины, при котором он должен понести высшее наказание, если потребуется, – то есть кару смертью. Бог уплатил эту цену посредством Христа как человека, в итоге долг был аннулирован.

Там, где преобладал другой склад ума – особенно в Средние века, – такие представления об искуплении имели вес, но преобладающая в христианском мире метафора на этот счет заключалась в избавлении от рабства. Рабством, от которого Христос избавил человечество, был грех, а это означает, что нам не остается ничего другого, кроме как заняться этим неприглядным вопросом.

Начнем с замечания о том, что хотя это слово обычно употребляется во множественном числе, указывая на конкретные действия – свод проступков или правил, которые были нарушены, возможно, изложенных в Десяти заповедях, – христиане считают единственное число, «грех», более глубоким: разъединенностью или отчуждением от Бога. Это ошибочная перемена сердца, сдвиг в наших привязанностях. Блаженный Августин, излагая эту мысль в позитивном ключе, говорил: «Люби [Бога] и делай, как знаешь». Когда есть искренняя любовь ко всему, можно сказать, к вселенскому благу, тогда воля стремится к этому благу и не нуждается в правилах. Но чаще дело обстоит обратным образом: заботы о самих себе препятствуют нашей любви к другим. Вместе с тем мы не очень нравимся себе. Сердцем мы тянемся к чему-то большему, выходящему за тесные рамки эго.

Таким образом, рабство, в котором мы пребываем, – это наша привязанность к себе вместе с чувствами вины и страха, которые тянутся за ней. Иначе говоря, наше рабство – итог нашего отчуждения, нашего греха или отделения от полного участия в божественной жизни. Исключенность из этого участия вызывает неприятные ощущения. Павлу первому хватило искренности и честности заметить это, а потом признать: я чувствую себя бедным человеком, сказал он. Как любой пленник. Хорошая сторона в этом плачевном положении идет от беспомощности; по определению такие люди не в состоянии освободиться. И Павел продолжает: «Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим 7:15). Он признает, что попал в ловушку, и это осознание вызывает у него отчаянный вопль, который мы уже приводили: «Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим 7:24). Этот вопль, в какие бы слова он ни был облечен, повторил каждый алкоголик. Если и будет избавление, оно должно прийти извне, или, еще лучше, свыше: от высшей силы. Согласно христианским свидетельствам, сила, которая выполняет избавление и возвращает «я» к основам его бытия, – это Христос. В равной мере можно сказать, что это Бог, но христиане добавляют, что в данном случае намерения Бога осуществил Христос.

Третье ключевое христианское вероучение, которое мы рассмотрим, – о Троице. Согласно ему, Бог абсолютно един, и вместе с тем Бога три. Последние слова этого утверждения побуждают евреев и мусульман задаваться вопросом, в самом ли деле христиане – монотеисты, но христиане в этом уверены. В виде воды, льда и пара Н₂О принимает жидкое, твердое и газообразное состояние, сохраняя свой химический состав.

Что побуждает христиан к этому нетипичному взгляду на Бога как триединого? Как всегда в подобных вопросах, эти представления имеют эмпирическую основу. Богословская доктрина Троицы сложилась лишь в IV веке, но опыт, который она в себе заключает, относился к самой ранней Церкви; в сущности, он эту Церковь и породил. Как сложившиеся евреи, ученики Иисуса не сомневались в Яхве. Но как мы уже видели, со временем они увидели в Иисусе продолжение Яхве в этом мире, и пока яркость его жизни и миссии нарастала, они начали ассоциировать с его личностью определенную область божественного. Это значило, что в своих религиозных представлениях они могли теперь постигать Бога либо напрямую, либо посредством его Сына, хотя на самом деле эти двое были так тесно связаны, что результат оказывался одинаковым. А затем наступила Пятидесятница, которая принесла третье явление. Когда все собрались в одном месте,